Избранное (Петрович) - страница 40

Жена хотела силой усадить его на стул, но он взглянул на нее с такой ненавистью, что она отступила и вышла из комнаты вместе с остальными дамами.

Эржику душил стыд, как во сне, когда ей казалось, что она голая бежит по улицам. Она подошла к отцу и взяла его за руку:

— Папочка, ну зачем ты все это говоришь? Сядь, ведь тебя никто не слушает.

Отец погладил ее по волосам:

— Оставь меня. Так нужно… Вся моя жизнь прошла, как в пьяном угаре. Я без конца блуждал по незнакомым местам, разговаривал с чужими людьми. Я прошел много длинных дорог, не измеряя их; пролетали годы, и я не считал их; отцвела не одна весна, прошла моя молодость, но сердце мое осталось пустым. До моих ушей доносились шаги моих ближних, я приветствовал их и даже обнимал, но взгляды их не согрели мою душу. Была у меня и жена, но друга и любимой никогда не было.

Мне казалось, что у меня есть родина с ее историей, с ее народом, но теперь я вижу, что ничего этого у меня не было и нет.

Вокруг меня — холод и мрак… Все чужое… Я заблудился и отчаянно ищу выхода, но чувствую, что мне его не найти и холодный труп мой сгниет в этой земле…

Чужим я пришел к вам и, как паршивая овца, гонимый и одинокий, погибну. Я оставил все, что было мне близко. Дом мой был тесен и беден, но мне было в нем тепло и спокойно. Я покинул его — и ничего не получил взамен. Я повис в воздухе… Я оторвался от родной земли и стал чахнуть, как дерево с подрубленными корнями. Ведь я буня, простой мужик, который принес свое живое сердце, согретое у деревенской лежанки, к вам, в ваш мир, где ценятся только те люди, которые смогли сразу же вырвать свое сердце, пока оно еще не созрело, или спрятать его. А я оставался все тем же буней, и для меня не было иного выхода, как замкнуться в себе и в одиночку искать свое счастье, без вас или даже наперекор вам, или, взяв в руки посох, идти к морю, туда, где в бурях, в борьбе с волнами, пиратами и голым бесплодным камнем вырос и окреп благородный род Паштровичей.

Словно запах ладана от древних одежд, поднимаются в моей душе старые предания, которые мне рассказывал долгими зимними вечерами мой дед… С превеликой гордостью и печалью говорил он о нашей родной земле, где день и ночь слышится неумолчный шум моря, где поют ветры, где человеку трудно жить, но зато легко умереть геройской смертью; рассказывал он и о святом Стеване Штиляновиче, сербском деспоте, который тоже был из рода Паштровичей, человеке большого и доброго сердца. В годы, когда голод царил в Баранье и Толне, он открыл свои житницы и амбары беднякам; и когда он умер, черви не тронули его тело.