Стевица быстро сел в кроватке и высунул из-под одеяла голую ногу.
— Мама-а! Мама-а!
— Что тебе, золотко мое? — В комнату испуганно вбежала госпожа Наталия в небрежном утреннем туалете. — Ты уже проснулся? Полежи в кроватке, пока не натопят. Холодно. — Она спрятала его ногу под одеяло и осыпала сына поцелуями. — У тебя нет жара, ты не кашлял? Подожди, я тебе дам лекарство, знаешь, деточка, то, сладкое. Ну, будь хорошим мальчиком, не огорчай маму на рождество. А то боженька возьмет обратно все игрушки.
Но Стевица упирался. Он и слышать не хотел о лекарстве.
— Я хочу вставать, хочу играть с веялкой.
— Подожди, золотко, ну еще немножко, сейчас затопят. Если выпьешь лекарство, я дам тебе игрушки в кроватку. А потом я тебя перенесу в гостиную, пока здесь проветрится.
Наконец они сговорились. Он показал матери язык и, всхлипывая, кричал сквозь слезы «А-а-а!», пока она, прижимая язык ложечкой, вливала в рот белое, похожее на молоко лекарство, которое раньше ему нравилось своим миндальным вкусом, а теперь вызывало отвращение. Потом Стевица, вздрагивая, вытянул шею, и мать обернула ее влажным полотенцем.
Устав от всех этих процедур, он лежал среди кучи игрушек и долго не мог решить, с чего начать. Игрушки были холодные, с острыми углами, играть ими в кровати было неудобно. Он вертел их в руках, заглядывал во все отверстия, а потом бросал на подушки в ногах. Наконец Стевица отбросил и веялку: надоело нагибаться и разглядывать. Он никак не мог понять ее устройство.
Он зябко поежился, свернулся калачиком, натянул одеяло до самого носа и, прищурившись, стал смотреть на огонек лампадки. Тонкий слой масла был похож на золотую монетку, пламя тянулось вверх длинным желтоватым язычком. Сквозь зеленые ростки пшеницы пробивался черный дымок.
Стевица думал о теплых сапожках, о катке, о снежках, о своих товарищах, которые сейчас берут штурмом снежные крепости, лепят снежных баб и поливают их водой, чтобы они стояли до весны. Он злился на свою болезнь и на родителей, которые держат его дома. И как это мужицкие дети не болеют? Синие от холода, без перчаток, а замерзнут — постучат по промерзлой земле деревянными башмаками — и ничего! А у него каждую зиму то ангина, то кашель. Просто невыносимо!
— Мама-а-а!
Мама поспешно вбежала к нему, притворяясь рассерженной, закатала его в одеяло, как блинчик, и на плече понесла в уже убранную светлую гостиную, где в печке весело трещали дрова. Там она с трудом натянула ему на ноги чулки и, накрыв одеялом, посадила среди игрушек у печки.
Но когда Стевица подал голос в третий раз, пришлось уже и отцу поторопиться с туалетом и завтраком, лечь рядом с ним на пол и объяснить устройство веялки.