Стевица обо всем спрашивал: зачем то, зачем это, ну а это как? — и отцу потребовалось немало терпения, пока сын понял, как пар крутит шестеренки, как движется ремень, как лопаточки, прикрепленные к оси, создают ветер и как, трясясь, ходят туда-сюда решета. Пришлось раздобыть на голубятне по соседству непровеянное зерно и показать сыну, как от него отделяют пыль, куколь и мякину.
Поняв все это, Стевица захлопал в ладоши от радости. Снова и снова он смешивал зерно с пылью и очищал его. Наконец он устал, позволил себя одеть и умыть и, не сводя глаз с игрушек, уселся в кресло в ожидании «прачкиного Тришко».
Больная трахомой прачка Юла, много лет служившая у госпожи Наталии и ставшая уже чем-то вроде старой мебели, была польщена, что ее сына пригласили на рождество к барчуку. Сам Тришко предпочел бы ту же роль сыграть у старшего брата, и притом по всем правилам. В канун сочельника сидеть до полуночи у огня и ковырять палкой пылающее рождественское полено. А наутро мать подняла бы его с первыми колоколами, умыла, одела в новый, негнущийся костюм и в сапоги, полученные вчера в школе в награду за успехи, а затем он постучал бы в окно к брату и первым, как полагается по церемониалу, поздоровался бы: «С рождеством Христовым!» Его торжественно ввели бы в душную, жарко натопленную комнату, по колено устланную соломой, и угостили, как взрослого, медовой ракией. А потом бы он вместе с братом отстоял заутреню, а за обедом сидел на почетном месте, все пили бы за его здоровье, и он впустил бы в комнату шествие, изображающее поклонение волхвов, пел тропари и кондаки и пил из стакана, где на дне непременно оказалась бы монета. А к вечеру, досыта наевшись и напившись, они бы «провожали рождество» на санях с колокольчиками или по-ухарски — на неоседланных лошадях, и стреляли из старого заржавевшего пистолета.
Здесь, у брата и его жены, Тришко всегда охватывало праздничное настроение. Он чувствовал себя человеком: мог расставить ноги, как ему удобно, мог плюнуть, куда хотел, мог, как и другие, понизив голос, рассказывать о «нечистой силе» и засовывать руки в карманы своих штанов.
А теперь ему придется несколько дней выслушивать от матери наставления о том, чтоб он хорошо себя вел в господском доме, всех слушался и все время говорил «прошу вас», «спасибо большое» и «пожалуйста». И не набрасывался на одно блюдо, а отведывал всего понемножку и, наконец, — боже упаси! — не дрался с маленьким ифьюром[16]. И вообще был паинькой.
Если бы не новые игрушки Стевицы, которыми можно играть (но при этом беречь пуще глаза!), Тришко бы вырвался от матери и убежал. Но игрушки его интересовали.