Н е р о в н я. Ну два. Левую ляжку провертели и ухо сковеркали.
К о ш е л ь. Под Касторной четыре сабельных и два рикошета.
Н е р о в н я. Да что считать — семнадцать!
К о ш е л ь. Пятнадцать, Сёма.
Н е р о в н я. А я говорю официально: семнадцать! Экая ты язва, Илья. С малых лет такой — упрется, как вол на пароме. Жалко тебе, что ли?
Петро и Катя скрываются.
К о ш е л ь. Я за правду стою. Пятнадцать!
Н е р о в н я, Семнадцать! Сейчас докажу! (Скидывает с себя пиджак, хочет скинуть сапоги, вдруг оглядывается.) А где ж они?
П а л а г а. Кто?
Н е р о в н я. Дочка ваша и мой Петя?
П е т р о (выходит с Катей из другой комнаты). Мы здесь. (Вполголоса.) Семен Иваныч, ты к делу ближе.
Н е р о в н я. Ладно, ладно. Барышня, дайте вашу ручку.
К а т я. Нате.
Н е р о в н я. И вы, молодой человек, дайте вашу ручку.
Петро дает.
(Неровня держит их за руки; к Палаге.) Ну, как это?.. У вас товар, у нас купец… Нет! Отставить! (Набирая воздуху.) Уважаемая гражданка Пелагея Герасимовна Ермакова! Я, председатель колхоза «Червоная слободка», член партии ВКП(б), бывший конный боец и ордена Красного Знамени кавалер, облеченный доверием партии и колхозной массы, прошу руки вашей дочери Кати…
П а л а г а. Руку-то зачем?
Н е р о в н я. Для того, чтобы взять ее крепко… (Петру.) Бери!.. И вести ее вдаль, к светлому будущему!
К о ш е л ь (вскакивает). Куда вести? Из моего колхоза? Не выйдет.
Н е р о в н я. То есть как это не выйдет? Петро, да что ты молчишь, в конце концов?
Петро молча подымается, обнимает Катю, целует. Неожиданно дверь с треском распахивается. Старый П а н т е л е й Е р м а к о в появляется в комнате, хватает Петра за шиворот, отбрасывает прочь.
П а н т е л е й. С Гарбузами родниться? С иногородними? Им казачку отдать?
Н е р о в н я. Дед! Да ты ж помирать собрался!
К о ш е л ь. Прекрати эту выходку немедля!
Палага неожиданно плачет. Петро засучивает рукава.
П а н т е л е й. Федоска Гарбуз, нехай он на том свете поворачивается, на моем лугу три арбы сена накосил в одна тысяча девятьсот втором году. «У вас, говорит, казаков, и так богато…» Так какой черт вас гнал на нашу шею, гольтепа иногородняя! С тех пор бились мы с ним каждый год, да за мной была сила, а как повернулась жизнь, он же надо мной насмеялся: «Не ремизься, говорит, казак… Проспал Дон, теперь не прочухаешься». Как это мне переносить, честной фамилии казаку? Катюшка! Внучка! Гордость имей! (Берет ее за плечи.) Гляньте, какую вырастил казачку! Наше, Ермаковых, семя… И такую хохлу отдать, наброду, насельнику… (Кричит.) Вон из хаты, сваты незваные! Вон!