Тут мой доклад оборвался, и императрица не возобновляла разговора на эту тему с Фредериксом».
Мосолов был прав, срамиться не стоило, тем более что в официальном титуле Николая II значилось: «Герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторманский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая».
Но оставим «богомольную важную дуру, слишком чопорную цензуру», над которой измывался поэт, и вернемся к перлюстрации писем.
Почти все историки царской охранки дают нам описания «секретной части» цензуры Петербургского отделения. «Войти в “черный кабинет” можно было только через кабинет-канцелярию старшего цензора. Причем сам вход в “черный кабинет” был замаскирован большим желтым шкафом. В этот шкаф входили сотрудники и оказывались в комнате, где находился перлюстрационный кабинет и куда по особому лифту-подъемнику поднималась отобранная почтовыми чиновниками для просмотра корреспонденция…
Как же была организована работа в “черных кабинетах”?
Отбор писем для вскрытия шел по двум спискам, которые были у работников (вспомогательных) почтового ведомства. Первый список Особого отдела Департамента полиции содержал фамилии и адреса лиц, письма которых подлежали просмотру. Кроме того, перлюстрировались письма, “освещавшие” деятельность съездов противоправительственных организаций, конференций, их подготовку, проведение, деятельность основного партийного состава и членов организаций.
Второй список представлялся министром внутренних дел. По этому списку шел просмотр и снятие копий с писем общественных и политических деятелей, редакторов газет, профессоров, преподавателей высшей школы, членов Государственного Совета и Государственной думы, членов семьи Романовых. Перлюстрации порой подвергались письма великих князей, в частности письма вел. кн. Михаила Александровича, жаловалась на вскрытие писем вдовствующая императрица Мария Федоровна. Не подлежали перлюстрации только письма самого министра внутренних дел, пока он находился на этом посту, и императора…
Самый большой поток писем шел через Петербургский почтамт. Ежедневно здесь вскрывалось от 2000 до 3000 писем. Выписок и копий делалось значительно меньше – 20–30. Конверты отпаривались, отмачивались в ванночках, вскрывались особыми косточками или длинными иглами.
Письма задерживались в “черном кабинете” недолго – час-два. Письма с интересными сведениями откладывались для снятия копий. Просмотренные письма запечатывались, а с обратной стороны, в одном из уголков, делалась точка – условный знак (мушка), чтобы это письмо не подвергалось вторичной перлюстрации. Если письма были написаны химическими чернилами или зашифрованы сложным шифром, то и в этом случае в подлиннике отправлялись в Департамент полиции и задерживались на более длительный срок. Иногда задерживались до распоряжения Департамента наиболее интересные письма, несущие ценную информацию. Копии или выписки из писем делались в 2-х экземплярах. Один экземпляр по списку Департамента полиции отправлялся директору Департамента полиции, а второй и оба экземпляра по списку МВД шли министру. И уже от министра они порой шли в Департамент или задерживались у министра. Как правило, перлюстрация, которая производилась по просьбе министра, в Департаменте не подвергалась той тщательной разработке, как письма революционных деятелей.