Она едва заметно улыбнулась.
– Это началось как игра, когда нам было пять лет. Мы стояли перед зеркалом и говорили друг с другом. Но не напрямую – каждая обращалась к отражению другой. Потом мы так играли, даже когда выросли. Когда нам надо было серьезно поговорить или поделиться секретом, мы становились к зеркалу.
На какой-то миг она опустила голову на плечо Монтальбано. И тот сразу понял, что она не ищет утешения – просто навалилась усталость оттого, что пришлось говорить с ним, чужаком, о таких глубоко личных, сокровенных вещах.
Потом Адриана решительно встала, посмотрела на часы.
– Уже полчетвертого. Идем?
– Как хочешь.
Она же вроде говорила, что свободна до пяти?
Монтальбано встал, несколько разочарованный, и официант тут же подсуетился со счетом.
– Плачу я, – заявила Адриана. И достала из кармана джинсов деньги.
Но когда они вернулись на парковку, она даже не подошла к своему «пунто». Монтальбано взглянул на нее удивленно.
– Поедем на твоей.
– Куда?
– Если ты меня понял, то понял и куда я собралась. Можно не говорить.
Еще бы он не понял. Как тут не понять! Просто искал отговорку, как солдат, которому неохота идти на войну.
– Думаешь, стоит?
Она не ответила, просто стояла и смотрела на него. И Монтальбано понял, что не сможет ей отказать. Солдат пойдет в бой, куда ж он денется. К тому же солнце как молотом лупило по голове, так что стоять и спорить на совершенно открытой площадке было решительно невозможно.
– Ладно. Садись.
Сесть в машину было все равно что разлечься на решетке над углями.
Монтальбано пожалел, что не взял вентилятор. Адриана открыла окна.
Всю дорогу она сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья.
Мозг комиссара буравила мысль, не совершает ли он сейчас страшнейшую глупость. Зачем он ее послушался? Лишь потому, что в такую жару не поспоришь? Но это лишь выдуманная на ходу отговорка. А правда в том, что ему очень хочется помочь этой девушке, которая…
«…в дочери тебе годится!» – оборвал его голос совести.
«А ты тут не встревай! – обозлился Монтальбано. – Я вообще-то думал совсем о другом. Что бедная девочка шесть лет таскает эту тяжеленную ношу, телесную память о том, что случилось с ее сестрой, и только сейчас наконец нашла в себе силы заговорить об этом, начала освобождаться от прошлого. Конечно, ей надо помочь».
«Да ты лицемер похлеще Томмазео», – заключил голос совести.
Едва они свернули на ведущую к Пиццо грунтовку, как Адриана открыла глаза.
– Останови, – сказала она, когда машина поравнялась с их домом. Но не вышла, просто сидела и смотрела в окно. – С тех пор мы сюда больше не возвращались. Я знаю, что папа время от времени присылает в коттедж уборщицу, чтобы следила за порядком, но мы ни разу не решились, как раньше, выехать сюда на все лето. Едем дальше.