– Пустое, – сказал Сорокин. – Тут полная тарабарщина, ничего не разобрать. Егорыч вон считает, что это заклинания.
– Конечно, заклинания, барин! – с жаром согласился старик. – А как же иначе?! С дьявольских слов записанные. Явился нечистый ночью к какому греховоднику и нашептал на ухо.
– Ясно. – Сорокин с усмешкой перевел взгляд на Комаровских. – Я тут позавчера целый день просидел, все надеялся разобрать надписи. Безуспешно. Это не похоже ни на один известный мне язык.
– О, узнаю Алексея Максимовича! – фыркнула Комаровская. – У него сотня душ сгинула, а он каракули на стенах читает.
– Мало ли у мужиков странностей? – подхватил Комаровский. – Может, они и в самом деле это намеренно сочинили, чтобы тебя, дружище, отвлечь от погони?
– Сомневаюсь, – сказал Сорокин. – Сейчас поймете, почему.
Он шагнул к запертой на задвижку двери в дальней стене горницы. В шестистенке она могла вести как в соседнюю комнату, так и в крытый заулок между двумя срубами. Загадочные надписи окружали ее со всех сторон, красовались даже на досках пола, но на самой двери не было ни одной буквы – как, впрочем, и инея.
Комаровский ощутимо напрягся, весь подобрался, словно готовясь к схватке. Ему явно было не по себе здесь, в этой полутемной, промерзшей комнате с низким потолком и стенами, покрытыми знаками чужого безумия. Жена его, напротив, излучала холодное спокойствие. Разве могли крестьяне, пусть даже исчезнувшие и оставившие после себя загадочные надписи, заинтересовать ее?
Распахнув дверь, Сорокин зажмурился от света.
– Quelle merde! – воскликнул Комаровский.
Дверь открывалась на залитый жарким летним солнцем склон. Покрытый густым цветущим разнотравьем, он сползал к неширокой речке, за которой высился сос новый бор. А над бором вздымалось безоблачное ошеломительно-синее небо. Дверь открывалась в лето.
– Quelle merde, – повторил Комаровский. Оцепенение слетело с него. Едва не оттолкнув Сорокина, он протиснулся в проем, глубоко вдохнул нагретый, полный травяных ароматов воздух, поводил из стороны в сторону руками, словно пытаясь нащупать поверхность картины или другие признаки иллюзии, и, ничего не нащупав, затряс кулаками над головой в диком, неистовом восторге.
– Это… это ведь… Алексей Максимыч, батюшка, – он долго искал то самое слово. – Это ведь чудо! Самое что ни на есть чудо! Ты туда ходил?
– Нет. Один побоялся.
– Так вот куда сбежали ваши мужички, Алексей Максимович, – сказала Комаровская. – Пока вы тут восхищаетесь хорошей погодой, они еще дальше уйдут.
– Comme je te le dis! – щелкнул пальцами Комаров-ский. – Нам нужно отправляться на поиски как можно скорее. – Он указал на лес: – Вон где они у тебя скрылись. Ох и хитрецы же!