– Но ведь я стараюсь быть осторожным.
– Тебе так кажется, только ты ошибаешься. Внешне ты, может быть, и спокоен, но каждый нерв у тебя натянут как струна. Вот уже несколько месяцев ты живешь в обстановке невероятного напряжения. А для тебя это равносильно самоубийству. – Он понизил голос и продолжал, как бы взывая к его здравому смыслу: – Человек благоразумный знает, когда надо остановиться. Я твой врач и лучший друг, и я заявляю: тебе не по силам продолжать эту борьбу. В таких условиях сдаться – вовсе не значит признать себя побежденным. Вспомни, что говорил старик Сократ: «Сдаться, когда нет другого выхода, еще не означает признать себя побежденным». Уметь вовремя отказаться от борьбы – это тоже своего рода победа.
– Ты предлагаешь мне самый легкий выход из положения?
– В твоих же собственных интересах…
– Нет, Эд, – сказал Генри. – Мне нельзя сейчас выйти из игры.
Снова наступило молчание, нарушаемое лишь шумом, доносившимся с улицы.
– Ну что же, если хочешь убить себя – продолжай. – Бард спокойно отошел от кушетки, разбил стеклянную ампулу и принялся наполнять маленький шприц. – А пока я введу тебе это болеутоляющее. Затем ты поедешь прямо домой и ляжешь в постель.
Бард сделал укол, Генри встал и начал одеваться. Мрачное предсказание Барда не очень расстроило его – мысли были заняты совсем другим, и, кроме того, он всегда считал, что Эд – человек слишком уж осторожный. Но ему вовсе не хотелось, чтобы доктор подумал, будто он пренебрегает его советами.
– Я постараюсь работать поменьше, – сказал он, – через неделю-другую. – Потом каким-то странным тоном добавил: – А может быть, и раньше.
– Очень было бы хорошо. – Бард слегка приподнял брови. – Пациент ты плохой, но малый, в общем, славный. Загляни ко мне завтра: я начну делать тебе уколы дикумерола. А если почувствуешь себя плохо, – он протянул Пейджу коробочку с обернутыми в вату ампулами, – раздави одну из них и понюхай.
Он вызвал по телефону такси, усадил Генри в машину и велел шоферу ехать на Хенли-драйв. Пейдж подождал, пока машина не свернула на Виктория-стрит в направлении его дома, но, когда они миновали светофор на перекрестке у Парк-стрит, попросил шофера повернуть направо и везти его в редакцию. Он чувствовал себя вполне прилично, даже лучше, чем все последние недели. Голова стала ясная, боль в руке прошла, он больше не задыхался и, должно быть, после укола, который сделал ему Бард, преисполнился удивительного спокойствия, а мозг его заработал четче. Казалось, положение «Северного света» было таково, что хуже некуда: газета находится накануне краха – со всех сторон наседают кредиторы, на фонды наложен арест, жалованье не выплачивается, бумагу можно добыть только за наличные деньги, представитель профсоюза ставит ультиматум: «Продавайте предприятие или платите», а теперь еще и типографию закрыли. Но Генри не намерен ехать домой, никоим образом. Он посмотрел на часы – еще нет пяти. Времени впереди больше чем достаточно.