Трудно не согласиться с автором в том, что все эти значимые цели и ценностные явления составляют ( или могут составить) содержательную сторону смысложизненного переживания. Однако, столь же очевидно, что без эмоционального вклада со стороны самого субъекта, без его живого отклика все эти значимые ценностные программы останутся только схематикой, функционирующей в обезличенных пластах поля интерсубъективности. Ценности и ценностные программы являют собой лишь более или менее удачные декларации, пока они не стали «личностным смыслом», не оживлены и не одушевлены индивидуальной субъективностью.
Действительно, для одних людей альтруизм способен дать жизненный смысл, а другие отнесутся к нему критически или безразлично. Для того, чтобы одушевить свою жизнь преданностью делу, надо сначала обрести такое дело, которое способно зажечь твое воображение и вызвать позитивный отклик. Если бы найти такое дело было просто, проблемы смысла жизни просто не существовало бы. То же самое относится к самоактуализции. Её пути или не обретаются вовсе, или обретаются спонтанно и в этом редко участвует рационально промысленная программа. На путях самотрансценденции ( выход за пределы интересов своего «я») возникает препятствие в виде атеистическо-нигилистического соображения «все равно все помрем», а гедонистический смысл плохо доступен людям со слабым здоровьем. То есть, сама по себе ценностная программа слаба без нашей очарованности ею, без страсти и воображения, без горячего интереса, который рождается из таинственных глубин личности. Смысл жизни вспыхивает на пересечении ценностно-мотивационных программ и личного переживания, и он горит ровным и неугасимым пламенем, пока не изменяется ни первый, ни второй его компонент.
То, что смысл жизни – это не только «мысль о жизни» говорят многие исследователи смысла. В своей интересной фундаментальной работе «Психология смысла», содержащей обстоятельный обзор точек зрения на смысл, Д.А.Леонтьев пишет: « Среди представлений разных авторов о внутреннем строении и динамике смыслов трудно выделить общие положения, за исключением идеи ситуативной изменчивости смысла и зависимости его от актуального состояния субъекта (К.Левин, Л.Нистедт, Э.Петерфройндт) и подчеркивания того, что смысл не всегда понятийно репрезентирован, не всегда осознан и не всегда может быть четко выражен доступными средствами (З.Фрейд, А.Адлер, В.Франкл, Л.Томас и Ш.Харри-Аугстайн, Дж.Гинзбург).»1 В данном случае подчеркивается именно внерациональное бытие смысла, его неоднозначная связь с логическими и вообще вербальными формами. Другой автор Г.Буркхардт прямо говорит о чувственно-эмоциональной природе жизненных смыслов: «Мы существуем во взаимодействии с миром и друг с другом, и это взаимодействие является в своей основе не духовным, а чувственно-физиономическим. Есть лишь один смысл жизни, которому присуща нерефлектирующая естественность, смысл, который каждый чувствует, смысл, который имеет отношение к живому – растениям, животным, людям. Прочувствовать этот смысл – достаточно увлекательное приключение…».