У Князькова защемило под ложечкой. Он растерянно посмотрел вокруг, еще раз обратил взгляд к сверкавшей на солнце высотке, где лежал нетронутый снег и слабо дымился пар, и был несказанно удивлен внезапно наступившей тишине, такой неподвижно глубокой и плотной, что оттуда, с расстояния в каких-нибудь полтораста метров, было слыхать, как Груша на бегу ёкает селезенкой и хрипит снова увязавшийся за ней рыжий кобель. Еще несколькими секундами раньше барахтавшийся в снегу рыжий вызывал в Князькове глухую ненависть, непреоборимое желание всадить ему в брюхо беспощадно длинную очередь. Наверное, он так бы и поступил, если бы не опасная близость к Семену. Ненавистный кобель в воспаленном сознании Князькова был куском живого тела, по-кротовьи притаившегося в подленьком ожидании, сытого Корчина с рядом новеньких домиков, возведенных в войну, его составной частью, и он, рядовой солдат Князьков, три года провоевавший на фронте, был не в состоянии простить ему подлое равнодушие. Сейчас, робко поверив в чудо, Князьков забыл обо всем на свете, буквально оцепенел и с замирающим сердцем провожал глазами Семена. Груша уже вынесла его на вершинку, и на белой целине четко вырисовалось гнедое, устремленное вперед туловище с раздувающимися боками; еще немного усилий, через десяток шагов всадник с лошадью проскочат в безопасную зону. Невероятное свершалось на глазах у Князькова, он даже дыхание затаил и, чтобы лучше видеть, прыгнул в сани...
- ...Мы еще пробовали вырваться вперед, но уже было ясно каждому: ничего с этого не получится - они раньше нас проскочат, никакой силой уже не помешать им добраться до леса. Правда говоря, тренированные они были. Что да, то да. И крепкие. Не люблю, когда хтось их шапками... или как его... ну мол, плевое дело с ними бороться. Брехня это... Мы продвинемся на метр, они успевают на два... Видим, наши с комендатуры, значит, подходят, тянутся. Хотели бы скорше, так одного хотения мало - раскисло, хоть ты на лодке плыви... Стрельба продолжается. Ад кромешный стоит. Птица стороной обминает. У нас уже раненый есть, у них двое убитых... Видно, как их за ноги стащили... Наверное, раненые и у них появились, потому как хтось кричал дурным голосом, видать тяжелораненый, як перед смертью голосил. И вдруг нейначай як топором отрубило - и крик, и стрельбу. Тишина легла, як на цвинтаре, прямо кладбищенская тишина. С обеих сторон одразу прекратили пулять. По первости не сообразил я, в чем дело. Оглянулся, и в грудях захолонуло - Семен!.. Як с-под земли выскочил на самую верхотуру, Груша под ним аж стелется. Все смотрят, и никто не стреляет. Тут лейтенант наш вскочил, в рост поднялся и як закричит: "Дуроломы! Олухи царя небесного, огонь!.. Огонь по недобиткам!.." Никогда не слышал, чтоб он так кричал...