Та прогулка, очевидно, была способом, придуманным папой, чтобы познакомить нас с новым направлением, которое приняла жизнь моего брата.
В последующие десятилетия наше общение с братом было эпизодическим, но каждый раз при встрече Веды были либо в центре нашего внимания, либо где-то поблизости. Трудно сказать, пробудили ли эти встречи во мне интерес к данной теме, или разговор всякий раз возникал естественным образом просто потому, что два брата рассматривали одни и те же вопросы с совершенно разных позиций. По крайней мере, было наверняка полезно узнать о древних и незнакомых мне размышлениях о космических истоках:
Не было не-сущего, и не было сущего тогда.
Не было ни воздуха, ни небосвода за его пределами.
Что двигалось туда-сюда? Где? Под чьей защитой?
Что за вода была бездонная, глубокая?
Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.
Не было ни признака дня [или] ночи.
Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,
И не было ничего другого, кроме него29.
Я был тронут универсальностью человеческой потребности почувствовать ритмы реальности. Но для моего брата Веды были чем-то много большим. Они давали более величественную картину космологии, чем та, что я изучал с точки зрения математики. Как поэзия, эти слова искусно описывают тайну начала начал. Как метафора, они обращаются к загадочной природе времени до начала времен. Как медитация и как, возможно, совместное погружение в транс вокруг потрескивающего костра, окутанного внушающим благоговение, но совершенно загадочным непроглядным звездным пологом, эти строки передают кажущийся парадокс существования Вселенной в принципе. Но древние гимны и стихи, впечатляющие истории о тысячеголовом Пуруше, из частей тела которого были созданы Солнце, Земля, Луна, а также множество других наглядных и величественных приношений, не описывают происхождение Вселенной. Их слова отражают наши поиски закономерностей, нашу жажду объяснений; настроенное на выживание сознание слагает яркую историю, обеспечивая таким образом символические рамки для живущих (как мы возникли, как нам следует вести себя, последствия наших действий, природа жизни и смерти).
За время спорадических случаев общения с братом я с очевидностью понял, что Веды — это поиск стабильности, поиск какого-то постоянного качества, лежащего в основе зыбучих песков повседневной реальности. Это описание и я, и многие из моих коллег с радостью могли бы использовать как формулировку задачи фундаментальной физики. Обе дисциплины — литература и физика — разделяют стремление заглянуть за рамки очевидности, доступной повседневному опыту. Однако природа объяснений, при помощи которых каждая из дисциплин надеется продвинуть свое дело, сильно различается.