Отметим также, что эти описанные тактические приемы, судя по всему, не были в новинку государевым воеводам и были отработаны в ходе предыдущих осад Казани и, надо полагать, использовались еще пищальниками. В противном случае, если вести речь, к примеру, об организации взаимодействия пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, и конницы, объяснить его четкость иначе, как наличием определенной предыдущей полевой практики, когда «каждый воин знал свой маневр», нельзя.
Кстати, о прицельной стрельбе, которую вели стрельцы и казаки из обоза по атакующей неприятельской коннице, писал спустя больше чем полстолетия после казанской осады и ротмистр Н. Мархоцкий, описывая одно из сражений между войсками Василия Шуйского и Лжедмитрия II на подступах к Москве. «Оттуда (из обоза. — В.П.) началась прицельная стрельба, которая нанесла нам серьезный урон, — пули секли в руках древка [копий] (выделено нами. — В.П.), наши были отброшены и свернули к кустарнику», — отмечал польский шляхтич в своих записках[655]. Выходит, что традиция прицельной стрельбы, установившаяся среди стрельцов в самом начале их существования, сохранялась и впоследствии, спустя более чем полстолетия.
Теперь о залповой стрельбе. Логично было бы предположить, что в описанном прежде эпизоде казанской осады, когда татары попытались было атаковать идущих впереди русских полков стрельцов, а те отбивались от них «огненным боем», стрельцы вели именно залповый огонь как наиболее эффективный для отражения атаки неприятельской конницы. Правда, здесь есть одно «но» — не факт, что казанцы стремились атаковать русскую пехоту именно холодным орудием. Летописная «повесть», как уже было отмечено выше, говорит о том, что казанская конница завязала со стрельцами перестрелку, а в таком случае стрельцы могли действовать одиночным огнем[656].
Впрочем, отрицать возможность того, что московские стрельцы могли вести залповую пальбу уже тогда, в 50-х гг. XVI в., мы все же не будем. Во всяком случае, если это могли делать ханские тюфенгчи (как это было, к примеру, зимой 1548 г. в сражении с ногаями на подступах к Перекопу[657]), то почему так не могли действовать тогда же московские стрельцы?
Косвенно в пользу такого предположения свидетельствуют также и наблюдения иностранцев, побывавших в Москве в 50–60-х гг. XVI в., и отдельные боевые эпизоды. Так, в небольшом сочинении, которое приписывается венецианскому дипломату Марко Фоскарини и датируется обычно концом 50-х гг., отмечено, что «в настоящее время император Иван Васильевич много читает из истории римского и других государств, от чего он научился многому. Он также часто советуется с немецкими капитанами и польскими изгнанниками, и для собственной пользы взял себе за образец римлян»