Безродные шпионы. Тайные стража у колыбели Израиля (Фридман) - страница 84
Вместо этого он предлагал разрешить ему вступить в Сирийскую социал-национальную партию — популярную организацию фашистского пошиба, — чтобы предоставлять надежные сведения об этом важном течении в ливанской политике. Выдавая себя за Юсефа аль-Хамеда, Гамлиэль обзавелся членским билетом ССНП и заделался заместителем главы районной партийной ячейки. Пришлось посещать их собрания и приветствовать однопартийцев выброшенной вперед рукой. Он цитировал в своих донесениях речи партийных лидеров и прикладывал снимки, сделанные на митингах, как этот, датированный мартом 1949 года (см. фотографию на ниже).
Он видел обязанность разведчика именно в этом и противился стремлению своего соперника взорвать нефтезавод.
Соперник пренебрежительно относился ко всей этой интеллигентщине. По словам Якубы, Гамлиэль считал, что его работа — «вставать по утрам и читать газеты». Сам Якуба был в курсе своей репутации необузданного типа и признавался: «Я был дикарем». В штабе не ухватились за его план подрыва нефтезавода; в одной радиограмме из Израиля содержалось предупреждение ничего не предпринимать без разрешения.
Изучая его воспоминания, мы обнаруживаем, что в те месяцы у порывистого агента было еще одно занятие. Власти устраивали публичные казни — в центре Бейрута, на заре, — и он повадился на них ходить. Эшафот был нехитрым. Из-под ног приговоренного выбивали доску, публика встречала очередную смерть хлопками. Зритель мог подобраться к эшафоту на расстояние нескольких ярдов. Обреченный поднимался на эшафот в капюшоне, но иногда сам просил его снять, и тогда можно было увидеть его глаза. Некоторые ходили под себя, некоторые несвязно бормотали, некоторые плакали, некоторые проклинали полицию и власти. Особенно сильное впечатление произвел на Якубу грабитель и убийца, засовывавший расчлененные трупы в мешки от угля. На глазах у Якубы он отказался от капюшона и обратился к толпе: «Это я — убийца? Правительство, которое пытает, мучает, обрекает на голод и казнит, — вот кто главный убийца!»
После этих слов обреченный обратился к палачу: «Вешая меня, ты делаешь свою работу, дай я тебя поцелую». И поцеловал палача. Якуба не мог забыть этот поцелуй, не мог забыть, как палач выбил из-под ног повешенного доску и как тот заболтался в петле.
Агент посещал казни не ради удовольствия, а потому, что, будучи наиболее подготовленным из четверых, чтобы убивать, больше их был готов смотреть смерти в лицо. Он думал о том, что сам может рано или поздно угодить в петлю, и хотел узнать, каково это. Многие из Арабского отдела уже погибли. Как поступит он, Якуба, когда настанет его черед? «Сначала я думал, — пишет он, — что заору во всю мочь на иврите: „Да здравствует Государство Израиль!“ Но потом опомнился и сказал себе: нет, так я выдам всех остальных. Лучше помалкивать, и пусть меня зароют, как собаку».