– Так што, – посерьёзнел он, – из России совсем уходите?
Жму плечами неловко, и на некоторое время воцаряется тягостное молчание.
– Жаль… очень жаль. Впрочем, – тряхнул он плечами, виноватить вас не буду, да и не могу. Да… история. Как уходить-то будешь?
– Думаю через Петербург и морем, – поделился я планом, – есть у меня там завязочки, хотя и не то штобы большие.
– Завязочки, говоришь… – он замолк, зажевав дрянными зубами губу, да подкручивая в кольцо крашеные чорной краской усишки, – а стоит ли? Обшерстили небось всё твоё прошлое… погоди-погоди! Я помню, што ты в Одессу полицейских направил! Всё грамотно сделал, молодец!
– Прямо-таки… хм, – прервал он сам себя, хотя и явно хотелось поделиться. Што ж, это ему только в плюс, раз уж язык за зубами держать умеет!
– Направил ты грамотно, ничего не скажешь. Взъярил сперва свору, а потом будто кинул старую портянку в нужную сторону, н-да… Тут хошь не хошь, а когда начальство ногами топочет и молнии глазами мечет, не до изысков сыщицких у полицейских чинов. Бумажками да рапортами жопы прикрывают, н-да… Но всё едино… а вдруг? Это ж Петербург, там полицейских филеров да дворцовой полиции, да… чорт ево знает, какой ещё дряни, как опарышей в нужнике.
– Вот што… – остро глянул на меня хозяин дома, – ты помощью моей не побрезгуешь?
– Ни в коем разе, Афанасий Никитич! – я ажно руки к груди прижал, – Если уж дядя Гиляй, о вас вспоминаючи, хихикать начинает и головой мотать, то это такая рекомендация, што лучше и не бывает!
– Эт да… – с ностальгией сказало старик, – мы с ним, бывало, озорничали так… Впрочем, тебе это лишнее. Так о чём я… а! Ты, Егорка, не обижайся, но больно уж ликом красен. А в старину парни роли женские отыгрывали, смекаешь?
– Хм…
– Ну вот, обиделся, – вздохнул старик, – я ж не в содомском смысле! Вырастешь, и такая погибель девичья будет, што не приведи господь! Но то потом, а пока… ну вот глянь, глянь в зеркало!
Встав, я нехотя подошёл к большому зеркалу и уставился в его стеклянную глубину. Зазеркальный мой двойник придавил ответным взглядом, показывая ободранную, дочерна загорелую физиономию.
– Смотришь, да не так, – закряхтев, Афанасий Никитич встал и закопался с сундуке, достав оттуда платье и платок, а после – ещё и фальшивую косу, – Вот… приложи спереди…
Накинув мне платок, пока я придерживал платье, он ловко завязал его, прикрепив сперва косу.
– Видишь? Черты лица у тебя тонкие, нос не ломаный, борода пока не растёт, а главное – глаза синь-синевой, любая девка позавидует. Не так штобы и красотка выходит, но в платье нарядить, косу подвязать… а?!