По лестнице застучали каблучки, эхом отдаваясь в парадном.
– А хоть бы и так, – пробурчала Татьяна уже за закрытой дверью, оставляя за собой последнее слово. Проверив замок и засовы, она обошла квартиру, заложив руки за спину. Покачавшись на носках перед шкафчиком с наливками, вздохнула шумно, и отошла было, но тотчас почти вернулась назад.
– Так ить… выдыхается же… – она неуверенно потопталась перед шкафчиком, – да и не убудет, от рюмочки-то!
С рюмочки началось, а получасом позже Татьяна сидела на кухне с несколько раскрасневшимся лицом. Шумно отдуваясь, она сёрбала хозяйский кофий, отставив по-барски мизинчик. Не то штобы и шибко вкусно, какава куда как вкусней будет! Но и сказать етак невзначай среди ково надо, што позволяет себе, это дорогово стоит. Статус в обществе!
Сделав глоточек, горнишная неспешно обшаривала глазами стол, выбирая – чем бы закусить? Взять ли што мясное из нарезанных по чуть ветчин и колбас, или черпануть ложечкой кизилового варенья. Или может быть, ватрушку? Муки выбора делали её лицо одухотворённым и возвышенным, а нависшая над столом рука со сложенными щепотью пальцами так и просилась на картину с благочестивым сюжетом.
Вздохнув ещё раз, она начала переворачивать разложенный на столе пасьянс, слизав мимоходом капельку оброненного варенья с дамы пик. Пасьянс упорно не сходился, ну вот как сглазил кто!
– Поучать тебя не буду, – наставляла на ходу Мария Ивановна, чуть повернув голову, – ты барышня почти взрослая и вполне разумная. Об одном только прошу – больше слушай и меньше говори.
Девочка только вздохнула еле слышно, поведя плечами.
– Знаю, што ты у меня умница! – рассмеялась женщина, уловив недовольство дочки, вступающей в тот сложный возраст, когда хочется всё делать наперекор, – Помни просто, што это не твои гимназические подруги, а по большей части – скучающие дамы большей или меньшей степени светскости, находящие благотворительность развлечением.
– Помню, – смиренно отозвалась Надя, – дамы эти фору иному жандарму дадут в стремлении покопаться корзине с грязным бельём. Да и в умении вести допрос, как мне кажется, не уступят.
– Не уступят, – весело согласилась мать, – вот и помни об этом!
По Тверскому бульвару текла многочисленная студенческая демонстрация, ставшая в последние годы явлением вполне рядовым. Выступления прошлого года были усмирены обычным для Российской Империи сочетанием репрессий и уступок, но на рубеже веков охранители, будто спохватившись, ещё туже затянули гайки.
Напугав обывателей и часть студенчества, репрессии скорее озлобили молодёжь, радикализируя и поляризуя их. Среди лозунгов, обычных для учащейся молодёжи – как-то академических свобод и тому подобных, всё чаще стали звучать требования откровенно политического характера. И если раньше таковые хоть и встречались, но всё ж таки были вторичны, то чем дальше, тем больше, студенчество политизировалось.