Художественно-литературного в «Собрании» не наблюдалось, а вот охранительства самого правого толка – с избытком. Пользуясь необычайной поддержкой властей, члены «Собрания» успели провести ряд нашумевших акций, изрядно взбудораживших и отчасти – напугавших общественность. Пуще всего пугало безмолвное, но явственное одобрение полиции, закрывающей глаза на откровенный произвол патриотически настроенной части общественности.
Сдвигая публику перед собой подобно щиту, молодчики врезались в студентов, пытаясь потеснить их. Ряды молодёжи на мгновение разомкнулись, и чьи-то крепкие руки втащили Марию Ивановну в самое сердце студенческой колонны.
Теснимая со всех сторон, она отчаянно пыталась удержаться на ногах. Едва не упав на скользкой после недавнего дождя мостовой, она была подхвачена, и студенты начали проталкивать её, как и другую непричастную публику – прочь, подальше от ожесточённой драки.
Дрались остервенело, с применением не только свинчатки и кастетов, но и дубинок, безменов и кистеней. Местами озверение доходило до такой степени, што в ход шли даже и зубы! Отрывались уши, выдавливались глаза, а упавшим не позволяли встать.
Оскальзываясь, женщина вылетела наконец из колонны и тут же остановилась, обратившись назад.
– На-адя! – закричала она, надрывая горло, но не в силах перекричать шум тысячной толпы, где уже звучали выстрелы.
– Казаки! – истошно заорал кто-то над ухом, и оглянувшись, Мария Ивановна увидела чубатых донцев, идущих в плотном строю. Присев испуганно, она повернулась бежать к доходному дому «Общества для пособия нуждающимся студентам Императорского Московского Университета», но брошенный кем-то из толпы обломок булыжника задел её, и женщина покатилась под копыта коней.
Истошно крича, она пыталась встать, не в силах выбраться из толчеи, но раз за разом её сбивала то конская грудь, то колено казака. Хрусть! Подкованное копыто с размаху опустилось на женскую ступню. Тяжёлый удар в затылок бросил её вперёд, и донской жеребец, напуганный выстрелом из револьвера, опалившим ему морду, затанцевал на её голенях и бёдрах.
– На… – прошептала женщина из последних сил, прежде чем кованое копыто опустилось ей на затылок.
– Единственная ведь, единственная… – выл пожилой купчик, хватаясь за ногу прибывшего в карете скорой помощи доктора, – господин доктор, – купец, не отцепляясь от ноги, пополз за медиком на коленях, дырявя штаны английской шерсти и не обращая внимания на стирающиеся до мяса ноги, – смилуйтесь! Што хотите, только штоб не умерла… дочка, единственная! Продукты, деньги, дом заложу, душу! Только штоб жива!