Эльса сказала:
– Ага. Вот ты и вернулся. Как дела?
На этот вопрос пришлось бы отвечать долго, и я даже не был уверен, что смогу ответить. Наверняка Эльсе это тоже было неинтересно, поэтому я просто сказал:
– Я тоже хочу вместе с вами.
Эльса приподняла изогнутые полумесяцем брови, в которых было больше краски, чем волосков, и спросила:
– Хочешь вместе что?
– Делать то, что делаете вы. В прачечной.
Все это время Эльса сидела, положив руки на колени, как королева, которая терпеливо выслушивает своего подданного. Теперь же она сцепила пальцы, уперлась локтями в верхнюю часть бедер, подперла руками подбородок и так сидела и смотрела на меня довольно долго. Мне пришлось приложить усилие, чтобы не скользить взглядом по стенам в поиске других следов воспоминаний.
Наконец Эльса сказала:
– Хочу, чтобы ты ответил на один вопрос. Почему ты тогда убежал?
Я откинулся на спинку кресла и потер лицо руками, прежде чем дал единственный возможный ответ:
– Не знаю, почему я сбежал, и не знаю, почему вернулся. Просто чувствовал, что должен был это сделать.
К моему удивлению, Эльса улыбнулась и кивнула, как будто сочла мой ответ подходящим. Уже более мягко она спросила:
– У тебя есть хоть какое-то представление? О том, что происходит?
– Думаю, да.
– Расскажи.
Хотя я и думал об этом всю дорогу, пока ехал домой на метро, мои домыслы не обрели прочной словесной формы, и я смог вымолвить только:
– Это что-то другое. Что-то, что находится по ту сторону. Путь. Да. Путь.
– И куда, ты думаешь, ведет этот путь?
– Не знаю.
Хотя Эльса и нахмурила брови, из-за чего они утратили свою преувеличенную симметричность, мне показалось, что я справился. Что мои отрывочные ответы как раз и были теми ответами, которые она хотела услышать.
– Мудро ли, – спросила она, – вступать на путь, если не знаешь, куда он ведет?
– Да. Если ничего другого нет.
Эльса засмеялась, не совсем дружелюбно, и покачала головой. Скользнула взглядом по стенам, как будто рассматривала фотографии, которых там больше не было. Не смотря на меня, она спросила:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Двадцать. И ты утверждаешь, что у тебя нет иных путей? Кроме того? В той комнате?
Чем дольше я говорил с Эльсой, тем слабее становился страх перед ней, и ее снисходительный тон начал меня раздражать. Конечно, она была на много лет старше, и, конечно, она убрала фотографии, и в ее глазах читалась усталость от жизни, но это не означало, что она понимает глубину моих чувств или может судить меня.
– Извините, – сказал я. – Но я не понимаю. Раньше вы очень хотели, чтобы я был с вами. Что с тех пор изменилось?