– Ты должен дать этому крови. Ты сам решаешь, сколько, но я советую начать с небольшого количества. Внутри есть нож.
– Вы тоже отдаете… кровь?
Эльса закатала рукав блузки. Ее рука была как рука у подростка со склонностью к самоповреждению. Множество свежих и затянувшихся ран покрывало ее морщинистую руку. Перед глазами встала картина семилетней давности. Ребенок в шалаше, который закатал рукав куртки. Кровь. Вжих, вжих. Боль. Эльса слабо улыбнулась и сказала:
– Бесплатно ничего не бывает, а как ты думал?
Я открыл дверь, и в голове быстро промелькнули мысли о СПИДе. Но я был слишком занят тем, что увижу, чтобы позволить им разрастись до размеров страха. Устыдившись, что спросил об опасности, я без колебаний вошел в темное помещение, одним движением закрыл за собой дверь и включил свет.
Помещение по-прежнему освещалось лампочкой без плафона, но она светила ярче, чем раньше. Единственными предметами, которым требовалось освещение, были ванна и табуретка. На табуретке лежало чистое кухонное полотенце и десертный нож. Я сделал шаг вперед и заглянул внутрь ванны.
Оно было тут. Иное. Оттуда, где я стоял, казалось, что ванна наполовину наполнена угольно-черной краской. Это было все. Я посмотрел на трещину в потолке. Оно протиснулось сквозь трещину, оно упало в ванну и теперь лежало там. Вот как. Я переложил полотенце и нож на пол, сел на табурет и стал смотреть на блестящую черную поверхность. Не могу отрицать, что был разочарован. Когда вдоволь насмотрелся на эту ничего не значащую субстанцию, вытянул руку и погрузил в нее кончики пальцев.
Черная субстанция была по консистенции плотнее краски. Рискуя вызвать смех своей ассоциацией, я должен сказать, что она была похожа на лизуна, желеобразную массу в пластиковых банках – в ней можно испачкаться, но она не прилипает к коже. Она прилипчивая и текучая одновременно. Когда я вытащил пальцы, на них не осталось следов того, что было в ванне. Вот оно как. Такое количество лизуна, без сомнения, впечатляло, но не так я себе это представлял.
Взял нож, попробовал лезвие на ногте большого пальца и понял, что нож острый как бритва. Над правой ладонью шел тонкий белый шрам со времен того происшествия в лесу. Я поставил нож вдоль линии шрама, глубоко вдохнул и сделал неглубокий надрез. Когда выступила кровь, понадобилось использовать мысленное насилие против моей боязни заражения, чтобы заставить себя самого опустить окровавленную руку в ванну.
Что-то дотронулось до меня там, в этой темной массе. Когда я рефлекторно дернулся и попробовал вытащить руку, у меня не получилось. Будто бы мою руку держала другая рука, намного более сильная. Но это была не рука, если только не представить себе руку, которая одновременно работала как язык, как мышца, непреклонно обвивающая мою руку и удерживающая меня в мягких, но железных тисках.