Путницы очутились на практически круглой платформе, окруженной булыжниками и несколькими молодыми деревцами. Ирма сразу обнаружила в одном из камней небольшое отверстие и теперь с восторгом смотрела вниз на площадку для пикника. Изображение представало невероятно четким, словно увеличенным с помощью мощного телескопа: вот повозка, вот мистер Хасси занимается лошадьми, от небольшого костра вьется дымок, девочки ходят туда-сюда в легких платьицах, у озерца голубым цветком красуется раскрытый зонтик от солнца, принадлежащий Мадемуазель.
Было решено перевести дух в тени камней, а потом возвращаться обратно к ручью.
– Жаль, нельзя остаться здесь на ночь и понаблюдать за появлением луны, – сказала Ирма. – Миранда, улыбнись наконец – нечасто нам выпадает возможность хорошо провести время вне школы.
– К тому же без присмотра маленькой гадкой шпионки Ламли, – добавила Марион.
– Бланш говорит, что мисс Ламли чистит зубы только по воскресеньям, – вставила Эдит.
– Бланш – противная всезнайка, – ответила Марион, – как и ты.
Эдит невозмутимо продолжила:
– Бланш говорит, Сара пишет стихи. В уличном туалете. Она нашла листок – там было про Миранду.
– Бедная Сара, – вздохнула Ирма. – Она любит лишь одного человека во всем мире – тебя, Миранда.
– Не представляю, с чего вдруг, – добавила Марион.
– Она сирота, – тихо отозвалась Миранда.
Ирма продолжила:
– Папа однажды привел домой маленького олененка – как раз его Сара мне напоминает. Те же большие испуганные глаза. Я ухаживала за ним несколько недель, но мама сказала, он не выживет в неволе.
– И что было дальше? – поинтересовались девочки.
– Олененок умер. Мама все повторяла, что он был обречен.
– Обречен? – переспросила Эдит. – Что это означает, Ирма?
– Обречен на смерть, что же еще! Как тот мальчик из стихотворения, который остался на пылающем корабле с грудой мертвых тел…[7] Забыла, что там дальше.
– Какой ужас! А я, девочки, тоже обречена? Я не очень хорошо себя чувствую. У того мальчика болел живот, как у меня?
– Если бы он съел на обед слишком много куриного пирога, точно заболел бы, – ответила Марион. – Эдит, ты можешь хоть минуту помолчать?
Слезы потекли по пухлой щеке Эдит. Ирма все думала, почему же Господь создал некоторых людей невзрачными и противными, а других – красивыми и добрыми, вроде Миранды. Милая Миранда, способная наклониться, чтобы провести прохладной ладонью по пылающему лбу ребенка. Сердце Ирмы внезапно наполнила безотчетная нежная любовь, похожая на чувство, что вызывало отменное французское шампанское отца или печальное воркование голубей весенним днем. Любовь, распространявшаяся и на Марион, которая с улыбкой ждала, пока Миранда угомонит несущую чепуху Эдит. На глаза выступили слезы, но не от грусти. Нет, плакать ей не хотелось, хотелось любить, вот Ирма и слезла с камня и, тряхнув кудряшками, начала танцевать. Или, скорее, парить над теплыми гладкими валунами. Все, кроме Эдит, сняли чулки и туфли. Ирма танцевала босиком, маленькие розовые пальчики едва касались поверхности земли; ленты в волосах и яркий взгляд вызывали мысли о балерине. Ирма и в самом деле представляла себя в театре «Ковент-гарден», куда в возрасте шести лет ее водила бабушка. Она посылает воздушные поцелуи поклонникам, бросает цветок в партер и, наконец, отвешивает поклон в сторону королевской ложи, которую мысленно расположила рядом с эвкалиптом… Прислонившись к валуну, Эдит показывала на Миранду и Марион, которые взбирались дальше вверх по скале.