Следующими по высоте положения шли отец и мать Миранды, владельцы пастбищ в глубинке северного Квинсленда. Не миллионеры, но вполне обеспеченные люди и члены одной из самых известных семей среди первопоселенцев. Образцовые родители, которые не станут паниковать из-за пропущенных поездов или эпидемии кори в колледже; тем не менее, в данных абсурдных обстоятельствах их реакция тоже могла оказаться непредсказуемой. Миранда была их единственной девочкой, старшей из пятерых детей и любимицей родителей, о чем миссис Эпплъярд хорошо знала. Во время рождественских каникул вся семья жила в Сент-Килде, но в прошлом месяце они вернулись к роскошному уединению в Гунавинджи. Несколько дней назад Миранда упоминала, что письма в Гунавинджи привозят лишь раз в четыре-пять недель вместе с запасами провизии. Однако, посасывая кончик перьевой ручки, директриса подумала, что какой-нибудь любитель совать нос в чужие дела вполне может заехать туда со свежими газетами и проболтаться. Как станет ясно в дальнейшем, миссис Эпплъярд не была склонна к излишнему проявлению чувств, и все-таки еще ни разу в жизни написание письма не вызывало у нее таких сложностей. Она заклеила конверт, и густо исписанные страницы превратились в вестников кончины. Мысленно сказав себе, что ее воображение становится чересчур оживленным, директриса налила и выпила изрядную порцию бренди.
Законный опекун Марион Куэйд был семейным солиситором и в основном держался в тени, проявляя себя, лишь когда приходило время платить за обучение Марион. По счастливой случайности он сейчас находился в Новой Зеландии, рыбачил на каком-то неприступном озере. Марион, как слышала миссис Эпплъярд, частенько звала его «стариканом». Послание ему было подписано и скреплено печатью с горячей надеждой на то, что солиситор оправдает свою репутацию и не станет будить лихо до получения дальнейших подробностей. Наконец, еще одно письмо было отправлено восьмидесятилетнему отцу Греты Макроу, жившему в одиночестве с собакой и Библией на отдаленном острове Гебридского архипелага. Вряд ли от него стоило ждать проблем, ведь с момента приезда дочери в Австралию, а ей тогда было всего восемнадцать, старик не черкнул ей ни строчки. Все четыре письма были проштампованы и оставлены на столике в холле, чтобы Том отправил их с вечерним поездом.
Днем в четверг, девятнадцатого февраля, Майкл Фитцхуберт и Альберт Кранделл сидели в лодочном сарае напротив декоративного озера полковника Фитцхуберта и в дружелюбном молчании распивали бутылку австралийского пива «Балларат биттер». Альберту дали пару часов свободного времени, Майк взял временную передышку от обязанностей помощника тетушки на ее ежегодном приеме гостей в саду. Озеро казалось глубоким и темным, а еще ледяным, несмотря на томящую летнюю жару. С одной стороны водоем зарос водяными лилиями, в чьих чашечках кремового цвета отражались лучи катящегося к горизонту солнца. Одинокий белый лебедь стоял на листьях кувшинок, поджав одну светло-красную лапу; по поверхности озера то и дело кругами проходила рябь. На противоположной стороне древовидные папоротники и голубые гортензии перемежались с естественным лесом, окружившим низкий домик с верандой, по лужайке рядом с которым в тени вязов и дубов бродили гости. Две горничные за раскладным столом подавали клубнику со сливками, ведь прием, как ни крути, был изысканный: тут и гости из Губернаторского дома, где летом жил губернатор штата, и нанятый лакей, и трое музыкантов из Мельбурна, и большое количество французского шампанского. Извозчика хотели нарядить в тесный черный пиджак, чтобы он подавал гостям шампанское за баром, но Альберт ответил, что вообще-то его работа – следить за лошадьми.