Кувшинки закрылись и спрятались. Белый лебедь изящно выплыл из камыша. Молодые люди постояли немного, глядя, как он летит над водой и скрывается среди ивовых зарослей. Именно таким Ирма запомнит Майкла Фитцхуберта наиболее отчетливо. Внезапно он будет являться ей в Булонском лесу или под деревьями в Гайд-парке: локон светлых волос свешивается на один глаз, взгляд следит за полетом лебедя.
Той ночью горный туман спустился из соснового леса и не рассеивался до позднего утра. Озера не было видно из окна дома садовника, и мистер Катлер занялся теплицами, предсказывая ранний приход зимы. В лавке Манассы некоторые покупатели утренних газет еще спрашивали, не слышно ли чего новенького про таинственное исчезновение в колледже, но их интерес понемногу слабел. Ничего нового не было – по крайней мере, ничего того, что причислялось к новостям на веранде Манассы. Большинство местных признали, что история со Скалой окончена, и пора обо всем позабыть.
Последняя прогулка по озеру, последнее легкое прикосновение ладони… Невидимая, неощутимая сеть мрачных событий пикника продолжала шириться.
За завтраком миссис Фитцхуберт глянула на укрытый туманом сад и решила дать горничным указания о том, что пора снимать ситцевые шторы – скоро их ждут бархат и кружево в Тураке.
– Окорок явно переварен, – сказал полковник. – Черт, куда подевался Майк?
– Он попросил принести кофе в его комнату. Ты должен признать, что эти двое идеально подходят друг другу.
– Еще и неровно порезана на голени!.. Ты о ком?
– О Майкле и Ирме Леопольд, конечно же.
– И для чего они идеально подходят? Для дальнейшего размножения?
– Хватит пошлостей. Я видела их вчера у озера… У тебя что, совсем нет сердца?
– Да какое, черт возьми, отношение мое сердце имеет к переваренному окороку?
– Надоел со своим окороком! Я пытаюсь сказать, что наша маленькая наследница сегодня придет на обед, а ты все никак не поймешь.
Для Фитцхубертов своевременное появление вкусных блюд на громадных подносах в столовой было священным ритуалом, вносящим четкость и регулярность в их праздные и в остальном бесформенные дни. Одновременно с ударом индийского гонга, в который била горничная в прихожей, нечто вроде гастрономического хронометра в желудке Фитцхубертов тоже внутренне объявляло время.
– Я немного подремлю после обеда, дорогая… А чай выпьем на террасе в четверть пятого… Скажи Альберту, пусть подготовит экипаж к пяти.
Обед в Лейк-Вью начался ровно в час дня. Предупрежденная о том, что опоздание гостя считается смертным грехом, Ирма разгладила ярко-красный пояс, стоя на крыльце, и глянула на свои миниатюрные часики с бриллиантами. Туман наконец-то рассеялся до душного желтого света, в котором фасад виллы, увитый диким виноградом, казался удивительно нереальным. Майка не было видно, и девушка решила войти через боковую террасу. На звонок из темного коридора, облицованного плиткой, появилась горничная. Печальная голова лося на стене возвышалась над стопками шляп, шапочек, жакетов, теннисных ракеток, зонтов, защитных вуалей от мух, солнцезащитных тропических шлемов и тростей. В гостиной, выходящей окнами на озеро, сам воздух полнился ароматами роз сорта «ля франс», расставленных по серебряным вазам. Миссис Фитцхуберт встала с маленького розового диванчика, украшенного атласными подушками в тон, чтобы поприветствовать гостью.