О том, что есть в Греции (Федорова) - страница 31
Об отношениях такие пары не разговаривают. Зачем? Все, относящееся к этой теме, сказано, и не по разу, еще тридцать лет назад. Включаются другие механизмы, в которых слово – вспомогательная функция, а не основная. А что там на дне – сам черт не разберет. Неизвестная всемогущая стихия. Солярис.
Скажем, сидит дедушка Мицос рядышком со своей бабушкой Александрой. И та говорит, ни к кому особенно не обращаясь:
– Что-то я проголодалась!
Мицос реагирует:
– Съешь рогалик!
Александра морщится:
– Не хочу рогалик!
Мицос в ответ протягивает ей рогалик.
Александра обозначает свое неудовольствие, переходя с пиано на форте:
– Сказала же! Не хочу! Рогалик!
Мицос невозмутимо вкладывает ей в руку корзинку с рогаликами.
Это особая коммуникация андрогинов, недоступная для начинающих десятилетних браков.
Однажды Мицос заболел. У него болела спина. Нужно было колоть обезболивающее. Пока Александра ходила в аптеку, Мицос торопливо пожаловался сыну по скайпу:
– Сотирис, ты представляешь, она не умеет ставить уколы! Вот жизнь-то прожила. Сказка! За мной как за каменной стеной. Столько лет человеку – и боится делать уколы.
– И как же ты поступишь? Кто уколет?
– Вот не знаю. Думаю, может, разозлить ее?
– А что это изменит?
– Ну, она рассердится – и знаешь, уколет! И уколет хорошо.
Пока Сотирис удивлялся отцовской сложносочиненной стратегии, вернулась Александра. Как оказалось, она тоже обдумывала инъецирование. Вытащила из пакета огромный шприц. Таким делали прививку в кинофильме «Кавказская пленница» – он раскачивался над кормой Бывалого, как камыш в ветреную погоду на болоте.
Мицос закричал:
– Алексо! Это для кого? На слона, что ли? Я не буду этим колоться! Я отказываюсь! Сейчас же иди за нормальным шприцем человеческого размера!
Последнее, что услышал Сотирис, – это как Александра нежно пробормотала:
– Не сердись, Мицо!
И властной рукой выключила скайп.
Вечером Сотирис перезвонил отцу:
– Как дела? Тебе сделали укол? Все нормально?
Мицос ответил сдержанно, без эмоций, как подобает человеку, прожившему на Солярисе сорок долгих лет и познавшему его диалектику:
– Да.
Греческое счастье
В районе Каллимармаро, недалеко от стадиона – остановка автобусов. Из них вываливаются уставшие от жажды и жары туристы. Спрос рождает предложение: пожилой грек подходит и продает им бутылки с водой по пятьдесят центов. Не спекулирует, цена нормальная. Такая же, как в киоске. Я стояла в теньке, поджидая подругу. Он меня приметил. Выбрал момент, пока не было автобусов, подошел познакомиться. Разговор начал неожиданно: «Мадемуазель! Кажется, здесь только мы вдвоем говорим по-гречески».