• Обжариваем на оливковом масле мелконарезанный чеснок, лук до золотистого цвета и болгарский перец.
• Кладем креветки, заливаем их вином. Как только испарится алкоголь, можно класть перетертые с солью и сахаром помидоры. Тушим креветки, пока соус не загустеет. Добавляем фету (или любой белый сыр) и подаем на стол, посыпав мелконарезанной петрушкой.
• Греки «гасят» креветки узо, для кого запах аниса кажется слишком специфичным, могут использовать белое сухое вино.
* * *
Сиеста. Сонное горячее небо то и дело подрагивает, как собака, которую беспокоят блохи. Черные глянцевые ягоды обсыпали черешневое дерево. К стволу прислонена лестница: на ней дедушка собирает урожай в целлофановый пакет. Внизу, в теньке стоит второй дедушка, друг. Он громко стучит крупными янтарными четками и ухмыляется.
– Ну, что-то ты мало собрал! А это кому оставил? – он взмахивает четками, указывая на оставшиеся на дереве ягоды.
– Это птицам, – сухо отзывается дедушка-сборщик и спускается с лестницы.
– Не много им? Ведь не помрут же с голоду. Еды полно.
– А мне не нужно, чтобы они были сыты. Мне нужно, чтобы они пели!
* * *
Греческий старик: фуражка с жестким козырьком, белоснежная рубашка с заглаженными на рукавах стрелками, стеганая жилетка. Щуплый. Плетется с рынка. Как тянет две набитые битком авоськи – непонятно. Внезапно его пальцы разжимаются, сумки жирно шмякаются на землю. Вместо того чтобы нагнуться и подобрать, старичок распрямляется, возводит руки кверху, будто египетский жрец, смачно плюет в небо и покрывает его обширным матерным глиссандо. Я подхожу, чтобы поднять ему сумки – с опаской, как бы и мне не попасть под раздачу, но старичок благодарит меня несоразмерно, преувеличенно горячо:
– Спасибо, любовь моя! Спасибо, моя девочка! Вот ты настоящий человек! Всего тебе хорошего.
Потом снова смотрит на небо с ненавистью, хочет погрозить кулаком, но никак – руки-то заняты.
– У! Ну и куда ты смотрел?! – кричит он, уставившись на облако. Трудно быть богом. Особенно в Греции: небо совсем рядом.