Так вот, про «руссо туристо». В этой реальности советские граждане без особых ограничений могут ездить в соцстраны (те, с которыми у СССР заключен договор, наподобие Шенгена иных времен). Если ты не судимый, не псих, не болен чем-то опасным. И если в самом начале пятидесятых выезжать за границу решались немногие – то с каждым годом желающих становится все больше и больше. Летом большой популярностью пользуется Болгария, в меньшей степени Греция (и дальше, и политически там еще не все спокойно). Самой «престижной» считается Италия – но туда слишком далеко, надо самолетом лететь, а это дороже. И в ГДР наши едут почти исключительно по службе, а не туристами – война еще не забылась. А Чехия оказалась очень удобным «бюджетным» вариантом, доступным круглый год (ну и еще близкая культура и язык). Побродить по пражским мостовым, зайти в ресторацию (где, как вам скажут, бывал сам Гашек – вот за тот столик любил садиться), попробовать кнедлики с пивом «поповичский козел», осмотреть старинный замок, который брала штурмом армия Яна Жижки, «первого в истории большевика» – причем хозяин замка, потомок древнего графского рода, лично вашу экскурсию проведет, русский язык для того выучив. Едут советские люди мир посмотреть, поездом Москва – Львов – Кошице – Банска-Бистрица – Брно – Прага. Через Брест и дальше по польской земле было бы короче – но в южных воеводствах Польши до сих пор еще по лесам бегают остатки бандеровцев, АК непримиримой, и даже НСЗ (Народовы силы збройне – польские фашики), причем с одинаковым ожесточением воюют и с народной властью, и друг с другом. Ну а Словакия, как я сказал, это уже СССР, наша земля.
Вот только я в Чехии пока не был. Даже в войну как-то вышло стороной обойти – в Польше побывал, в Венгрии, в Италии, и конечно, в Германии, ну а в Чехословакии нет. Может, еще выпадет случай, чтоб «инквизицию» там что-то заинтересовало. Или уже на пенсии съезжу… если доживу.
– Валентин Георгиевич! – Тамара морщит носик. – Вы не могли бы выйти ненадолго, мы тут переоденемся ко сну.
Ну да – днем дамы при всем параде, а как иначе выйти хотя бы в вагон-ресторан? В иное мое время по поезду свободно ходили в пижамах и халатах, а здесь это как-то не принято. Выхожу в коридор, стою у окна, темно уже, не различить, что там мелькает. В соседнем купе дверь чуть приоткрыта, песня доносится – под гитару, что ли, поют?
Ах, ну почему, наши дела так унылы,
Как вольно дышать мы бы с тобою могли.
Но где-то опять некие грозные силы
Бьют по небесам из артиллерий земли.
А песня-то знакомая – Михаил Щербаков, «Трубач». В этом времени тоже от нас занесенная, и звучала в фильме, где наша римлянка снималась, про «Ивана-тюльпана». Под нее там французы браво маршировали – а «кавалерист-девица» по ним лупит из «шестиствольного кулибинского пулемета», и «дирижабль системы Леппиха» на колонну пикирует как Ил-2. Те, кто в армии отслужил, хотя бы рядовым, смех удержать не могли – но «хулиганский ведь фильм», сплошная буффонада. Сама Лючия, правда, осталась недовольна, назвав картину «варьете». На мой взгляд, не более условная, чем тот из нашего времени «Фанфан» с Жераром Филиппом. И юмор в том, что в нашем «тюльпане» снялся он же, военнопленный французского легиона СС, взятый в плен под Берлином и отбывающий срок вместо Колымы в тепличных условиях «Мосфильма». Между прочим, первая его роль в кино (если не считать нескольких эпизодов, снятых у нас же) – если он (репатриированный в свою Францию в пятьдесят третьем) и тут взлетит звездой мирового кинематографа, вспомнит ли с добром тех, кто дал ему первый опыт? Или будет вопить о «русском крепостном праве», как заявил в интервью какой-то французской газетенке, едва вернувшись домой. Юрка рассказывал, что Лючия, узнав, кто был ее партнером, ответила с презрением, «лицо смазливое, и больше ничего».