Прошло много лет. Феликс Александрович преподает российскую словесность в одном из канадских университетов, а тот, так и оставшийся единственным, фильм опального режиссера в годы перестройки вышел на экраны и потрясал залы, ореол мученика за идею окружал автора, но мне долго не хотелось идти на этот фильм...
Тень 2-й физматшколы еще долго витала над просвещением столицы. Когда я, молодой преподаватель, попал в яркий педагогический коллектив, то неожиданно услышал от методиста, довольного посещенным уроком: «Вы становитесь слишком умной школой. Это опасно. Не забывайте о печальном опыте 2-й школы...» К сожалению, предупреждение оказалось пророческим. Довольно скоро наши учителя разошлись кто куда.
Позже я напряженно думал: почему опыт 2-й школы оказался уникальным? Ну, разумеется, напугали, дали горький урок остальным. Но можно ли перекладывать всю ответственность только на внешние обстоятельства? Что-то в нас самих мешало продолжить борьбу. Может быть, чувство страха за детей? Открывать им горькие истины в условиях, когда общество не подает надежд на обновление, – значит обрушивать на детей тяжесть несовершенства бытия, а стало быть, обрекать их на двойную жизнь.
Вот мы и добрались до трагической альтернативы, перед которой останавливался в нерешительности совестливый педагог: ввергать молодого человека в тяжесть противостояния или оставлять в относительном неведении (ибо абсолютное все равно невозможно – глаза и уши-то у них есть!). Неразрешимость дилеммы обрекала педагогов (да и родителей) на уход от острых вопросов, хотя официально нас призывали не уклоняться от обсуждения актуальных проблем. Не уклоняться-то можно, да вот ответы, которые приличествовало давать, звучали жалко. Так мы (я имею в виду не только учителей) теряли кредит доверия, за что расплачиваемся до сих пор.
Пересмотреть, передумать, осудить свою прежнюю духовную жизнь, т. е. «покаяться», извлечь уроки из прошлого, – возможно ли без этого движение вперед? Обо всем этом мы разговаривали с Феликсом Александровичем на ночной скамейке. Разошлись под утро. Каждый из нас пошел своим путем. Обсуждавшаяся тогда нравственно-педагогическая проблема, к сожалению, не снята до сегодняшнего дня.
Когда речь заходит об облике учителя, на память немедленно приходит чеховская фраза о том, что в человеке (читай – учителе) все должно быть прекрасно: и душа, и одежда. От себя хочется добавить: и зарплата, ибо нищий, обносившийся учитель – позор страны. Не так давно, перелистывая прессу, я обратил внимание на поразившую меня заметку. Там речь шла о потребительской корзине породистой кошки, перечислялись необходимые расходы, которые надо понести, дабы обеспечить милому домашнему животному достойное существование (чтобы резвость сохранялась и шерсть блестела). Так вот, как выяснилось, сумма этих расходов равняется заработной плате молодого специалиста, приходящего сегодня в школу после института. И я с грустью подумал о том, что, конечно, благородно, когда сердце отдается детям. Но что прикажете делать с другими органами, например пищеварения, девушке, вступающей сегодня на педагогическую стезю? Хорошо еще, если ей удастся удачно выйти замуж. И ее супруг, новый русский или, на худой конец, старый еврей поддержит материально молодое творческое горение. А как же иначе, когда в современном мире учитель, для того чтобы не вызывать к себе жалость, а, напротив, внушать уважение своим воспитанникам, обязан одеваться со вкусом. От него, извините за подробности, должно пахнуть хорошим парфюмом. Безупречный внешний вид – первый шаг к завоеванию авторитета. Встречают-то ведь по одежке. Отдавая себе полный отчет в деликатности темы, слишком тесно связанной с материальным достатком учителя, тем не менее рискую ее продолжить. Далеко не все в стиле одежды и манере поведения человека, учителя определяется величиной кошелька. Как свидетельствуют современники, А. А. Ахматова, оказавшись в отчаянном материальном положении, принимая дома гостей, и в халате выглядела королевой.