866 год, 2 декабря, Константинополь
— Чего ты хочешь? — Устало спросил Вардан у Ярослава.
— Я много чего хочу, — уклончиво ответил тот. А потом многозначительно улыбнувшись, продолжил. — Не я собирал этот Собор. Но дать ему завершиться так, как было задумано — по меньшей мере, безрассудно.
— Даже если ты сейчас заставишь их принять нужные тебе решения, то это ничего не поменяет. Они вернутся по домам и откажутся от своих слов, произнесенных здесь.
— Ты так думаешь?
— Я так думаю, — с нажимом произнес Патриарх Фотий, вместо Василевса.
— Это очень оптимистично, — смешливо фыркнул Ярослав.
— Что именно?
— Так думать.
— Не понимаю, — покачал Фотий. — Ты ведь христианин. Крещен. Носишь крест. Ведь носишь же. Жену свою крестил. Почему же так упорен в своей борьбе с христианством? Я тебя просто не понимаю.
— Я борюсь не с христианством, друг мой, — устало улыбнувшись, произнес Ярослав. — Я борюсь с церковью. Ты же этого не различаешь, оттого и не понимаешь меня.
— А что не так с церковью? Зачем с ней бороться? — Поинтересовался Фотий.
— Ты же был ученым мужем, мирским чиновником, одним из самых образованных людей во всей Империи. И ты не понимаешь?
— Не понимаю.
— Вот он — власть, — указал Ярослав на Вардана. — Настоящая власть на земле. Надеюсь, ты это не оспариваешь?
— Нет, разумеется.
— И другой на земле нет и быть не должно.
— Что ты этим хочешь сказать? — Напрягся Фотий.
— То, что любая церковь, когда набирает достаточно силы, начинает бороться со светскими властями, стремясь занять их место и становясь самым страшным и опасным врагом державы. Вот как у мусульман вышло с их халифатом, в котором во главе державы стоит по сути — жрец. Что-то хорошего из этого вышло? Нет. Одна кровь и бардак. Поэтому церковь должна быть слабой, если отстаивать интересы державы и людей. Ибо сильная церковь — хуже чумы египетской для всех окружающих. И единственный способ добиться этой слабости — сделать церквей много и непрерывно стравливать их друг с другом. Чтобы ни один из культов не устанавливал монополию на принесение на землю «божьей воли».
— Но Бог…
— Причем тут Бог? — Перебил Фотия Ярослав.
— Как причем? — Удивился тот.
— Все сущее создано Всевышним. Так? И то, что тебе нравится, и то, что не нравится. И рай, и ад, и ангелы, и демоны, и люди, и животные, и даже змеи с пауками. Все создано им. Поэтому если он попустил даже такую мысль в моей голове — на то его воля. А это значит, что?
Фотий промолчал, остро стрельнув глазами в Ярослава.
— Молчишь? Правильно делаешь. Вера — от людей и для людей. Любая. Все ваши Святые писания не более чем заумные байки, рассказанные людьми для людей.