Любивший покушать, Пауль предложил в несколько раз увеличить количество провианта – на всякий случай, вдруг поездка затянется. Но остальные участники экспедиции возразили, что в местном «автопарке» не имеется самоходной кареты такой вместимости, чтобы в нее влезло все то продовольствие, что он хотел взять в поход, да и дороги, по каким нам предстояло продвигаться, не имели достаточной ширины для продвижения подобного тарантаса, если бы он и существовал. И мы предложили Паулю временно сесть на голодный паек, чем сильно расстроили; он даже хотел отказаться от поездки, и лишь совместными усилиями мы еле-еле уговорили его отправиться с нами. Джина, например, апеллировала тем, что на голодный желудок он будет меньше вспоминать утраченную любовь и забудет наконец о бросившей его девушке. Пожалуй, именно это окончательно убедило нашего чревоугодника участвовать в поездке.
Карета, она же дормез, была весьма удобной – внутри находились большие диваны, на них мы с удобством могли сидеть или лежать. Там имелся раскладной столик для трапез – в него трансформировалось одно из сидений, а под диванами располагались вместительные рундуки, где были сложены наши вещи. Кучер сидел на козлах спереди, под ними, по всей вероятности, находился двигатель экипажа; от дождя, впрочем, шедшего тут очень редко, и солнца его защищал специальный навес. По бокам экипажа были проделаны окна, закрытые прозрачным пластиком, они при желании распахивались для удобства созерцания окружающего пейзажа.
Мы поехали по дороге, ведущей к Великаньим горам, так они были указаны на карте, у их подножия, по словам проводника, жили великаны. При везении, сообщил он, можно будет за ними понаблюдать вблизи. Поросшая по обочинам низкорослым кустарником дорога проходила через лес. Странный это был лес, неестественный, сумрачный и таящий в себе неведомую опасность, что ли. «Здесь птицы не поют…» Да, птичьего пения в нем действительно не было слышно, как и привычных лесных шорохов, создаваемых в наших лесах разнообразной мелкой живностью. Но никакой живности в лесу, как, впрочем, и на всей остальной планете, не водилось. Одни молчаливые, угрюмые деревья, раскинувшие корявые ветви вдоль дороги, да застывший в безмолвии воздух звенящей тишиной наполняли сердце печалью и тревогой.
Первую в путешествии ночь мы провели у походного костра. Было тепло и безветренно. Таких ночей я раньше не знал. Стоящая вокруг напряженная тишина как-то угнетала. В нашем замке-городе по ночам все-таки раздавались какие-то звуки – голоса людей, топот чьих-то шагов, скрипение дверей, шум от падения каких-то предметов, в этих звуках была жизнь. Тут же, освещаемые пламенем костра, мы сидели в кромешной тишине, многими атмосферами давящей на барабанные перепонки.