* * *
Мы забыли, что май, что весна, зеленеют деревья, травы, цветут цветы. Мне хочется только поспать на мягкой земле в вырытом мною же окопе. Лечь, укрыться шинелью с головой и спать, спать… Но как тут уснешь, если фашисты опять атакуют? И я, скрежеща зубами, бросаюсь к своему миномету, готовый к схватке.
* * *
Светает. Мы занимаем позиции близ узкоколейки, на лесной опушке. Я лег на спину и, о чудо, увидел, что небо синее-синее и есть в нем что-то трепетное, дивное. В его лиловых далях еще поблескивают несколько неотгоревших звезд. Где оно было, это небо до сих пор? Голова моя обычно все больше клонится к земле, глаза видят только оружие и следы смерти. Саму смерть…
Поляна напротив взбучивается, словно кипит от беспрерывных разрывов снарядов. Враг атакует. Я не вижу немцев. Их самолеты летают так низко, почти над головами. Бомбят, строчат из пулеметов. Одного бойца из нашего взвода убило, другого ранило. Кто-то как безумный бегает, видно, ищет укрытия понадежней… Коля!.. Я схватил его за ногу, потянул к себе в окоп.
— Дурень, чего носишься?
— Я? — удивился он. — Разве я бегал?..
Мы в упор бьем по наступающему противнику.
Ранен командир нашей роты. Это переполошило нас. Политрук хоть парень-то что надо, но сейчас растерялся, не знает, что ему делать. А мы воюем, стреляем, стреляем.
Передо мной все затянуто дымом. Это от нашего огня.
* * *
Полдень. Пригибаясь, мы вслед за командиром взвода пересекаем поляну. Ползти невозможно, мы ведь с минометами — тяжело.
Сахнова ранило в ногу, я кинулся к нему. Он застонал.
— Перевяжи меня, сынок.
Я вытащил свой индивидуальный пакет и перевязал его.
— Если кровью не истеку, значит, выживу. У меня в вещмешке три сухаря и бритва. Возьми их себе.
— Мне не надо, — попытался отказаться я. — У меня есть бритва.
— Возьми! — настойчиво твердил он. — Меня же в тыл отправят. Там я найду все, что потребуется, а тебе память будет.
Я исполнил его просьбу, взял бритву и сухари тоже. Он попросил мой домашний адрес.
— Буду с ногой, — сказал Сахнов, — снова вернусь в нашу часть. Ну, а если с культей останусь, твоих разыщу.
Я вырвал страничку из «Песен и ран» и написал адрес. На этой странице было напечатано стихотворение: «Поведайте о скорби моей». Отец мой изредка напевал эти слова на какую-то свою мелодию…
Сахнов ползком стал отходить назад, а я — вперед.
Поведать о скорби моей —
Горы взвоют…
Пули свищут вокруг — над ухом, перед глазами. Наших не видно, но я держусь их следа. Вовсю жарит солнце… Задыхаюсь под тяжестью своей ноши — миномет как в тисках меня зажал.