Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942 (Соболев) - страница 416

30 марта. Утром мороз -9°, но температура быстро поднимается и уже к 8 ч стало -5°. Погода ясная – редкие светлые облака. Ночь прошла тихо, стрельбы не слышно.

Сутра повсюду продолжается работа по очистке города. Работают сотни тысяч людей. В 10 ч подул резкий порывистый ветер. Небо покрылось тучами, посыпал снег. Поднялась вьюга. В 13 ч погода снова стала проясняться, ветер прекратился. Вечером небо чистое, ярко светит луна.

Весь день было тихо, обстрела не было, стрельбы не слышно. В условиях жизни в городе перемен не произошло.

Сегодня повсюду на предприятиях, в учреждениях, домохозяйствах началась выдача населению продовольственных карточек на апрель мес. Нормы, отпечатанные на карточках, те же, что были и в марте мес.

31 марта. На рассвете была слышна издалека сильная арт. канонада. Погода ясная, солнечная, утром мороз -11°, но постепенно температура повышается, и на солнечной стороне под лучами солнца сразу начинает таять. Уборка льда, снега и мусора продолжается с утра повсюду.

В течение дня в городе стрельбы не слышно. Обстрела не было.

В городе без перемен.


Архив Большого Дома. Блокадные дневники и документы / сост. С. К. Бернев, С. В. Чернов. СПб., 2004. С. 82–92.


Из дневника начальника планового отдела

7-й ГЭС И. Д. Зеленской

1 марта 1942 г.

… Что сказать о нас – героических ленинградцах, как величают нас в газетах? Мы действительно все страшно переменились. Недаром период полугодовой давности нам кажется бесконечно далеким. Трудно найти между нами здоровых людей. Вся разница только в том, что одни борются и собирают свои силы, а другие при таких же исходных данных считают себя больными, ложатся и после этого уже могут считать себя обреченными, и многие больше не встают. Февраль дал кое-какую подкормку. Увеличен хлеб до 500 и 400 гр. В магазинах появились выдачи – крупа, мясо, масло сливочное, сахар. Кто дожил до февраля, имеет некоторые шансы протянуть, но не очень большие, потому что этой помощи так недостаточно при нашем истощении, надо втрое, впятеро больше для того, чтобы мало-мальски оправиться. Сухой лук, клюква – даже это появилось в пайке, но все в крохотных беспомощных дозах. Мы все почти находимся в состоянии вялости и некоторого отупения. Живем от еды до еды и в промежутках большим усилием воли заставляем себя делать обычную работу. Не могу передать, как унизительно мне кажется иногда то судорожное состояние голода, те вспышки раздражения, которые на этой почве появляются, неотвязные мысли и разговоры о еде. Я готова искать спасения от этого где и как угодно, но спасение есть только одно – есть досыта и не изредка, как этот иногда удается, а регулярно. А пока констатируешь все нарастающую слабость, которую все труднее преодолевать. Для этого, возможно, тоже нужна какая-то порция героизма, если уж возвращаться к присвоенному нам эпитету. Но в одном все-таки надо отдать должное ленинградцам: при всех испытаниях, на фоне этого страшного мора за все месяцы войны не слышно было ни одного пораженческого слова. Из всех судеб, ожидающих Ленинград, даже вымирание кажется менее страшным, чем вторжение немцев…