Успех речи был полный.
В тот миг не нашлось бы дурака, дерзнувшего сейчас слово молвить против этого вселенского братства врача и его благодарных пациентов, умудрённого опытом учителя и его прилежных учеников.
Ан нет. Дурак нашёлся.
— С вашего, господин профессор, дозволения, — заявил он, поднимаясь на трибуну в центре зала, хотя Ханнеманн ещё не сошёл с неё. — А также, разумеется, с дозволения господина декана, господ прочих профессоров, тех господ на галёрке, коих я не имею чести знать…
На этом месте с галёрки донёсся ропот возмущения, среди которого явственно можно было разобрать слова «что за молодой нахал», а также некоторые ещё менее подобающие для произнесения в общественных местах. Но молодого нахала это не остановило. Он занял место на трибуне, едва не спихнув с неё Ханнеманна, и продолжал свою речь:
— А также с позволения всей студенческой братии…
Теперь уже шум снизу из зала заглушил всё прежние голоса, доносившиеся сверху. Декан схватился за колокольчик и затряс его, призывая к тишине. Наконец стало возможным разобрать слова говорящего.
— Рассказ о многократном разбавлении и сотрясении микстуры был очень познавателен. Но знаете, коллеги, что забавно? А то, что как следует из недавно опубликованных дневников путешественника Лавуэзана, в Заоблачной империи, благополучно существующей тысячу лет в высокогорье, куда огры на своих ящерах проникнуть так и не смогли, так вот представьте себе, тамошние лекари тоже делают микстуры. А знаете как? И разбавляют, и трясут. Так что ничего нового в этом методе нет. Господину профессору можно было его не изобретать, достаточно было лишь почитать книжки которые продаются на каждом углу…
Шум и гам заглушил слова. Ханнеманн что-то возмущённо говорил коллегам, иные из коих успокаивали его, а другие прятали усмешку в широкие рукава своих мантий. Декан выждал время и вновь воспользовался колокольчиком.
— А что же говорят лекари горцев о дозировке лекарства? А они говорят так. Не нужно много, не нужно мало, а нужно в самый раз. Доза не должна быть ничтожной, как уверяет нас уважаемый профессор, а должна она быть оп-ти-маль-ной! Или может профессор скажет, что это противоречит элементарной логике?
Смех, шум, крики возмущения. Больше всего смеха доносилось из-за дверей. С галёрки неслась откровенная брань. Ханнеманн побагровел, коллеги сплотились вокруг него. И только декан сохранял олимпийское спокойствие, выжидая положенное время. После чего вновь прибег к колокольчику.
— Ну и, наконец, как же наш досточтимый профессор определяет это своё «подобное лечу подобным»? Я внимательно прочёл его наставления. И знаете, что он предлагает? Испытывать врачу на самом себе. Он говорит, что так врач проявляет свою ответственность. Но имперские лекари утверждают, что болезнь это нарушение баланса. Лекарство должно восстанавливать баланс. А если оно вызывает болезненные симптомы у здорового человека, то стало быть, оно баланс нарушает. Возможно, по случайности, оно будет действовать на больного, изменяя его баланс в нужную сторону. А может, сделает ещё хуже. Господин профессор, со своей идеей проверки лекарства на здоровом, этого не учёл. А также он не знал…