Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.
Утро сумрачное снежно,
Крест ушёл в густую мглу.
За окном уютно, нежно
Жмутся голуби к стеклу.
Всё мне радостно и ново:
Запах кофе, люстры свет,
Мех ковра, уют алькова
И сырой мороз газет.
Это Бунин оказался. А я думал, он только рассказы писал, не знал про стихи.
Вот Кира! Не зря у неё такая родинка. Я не ожидал, что она может такие стихи читать, вот так, при всех.
И после неё многие перестали стесняться. Удивительно, что люди знают наизусть столько.
– Тимофей, а ты?
– Я нет. Не знаю.
– Мне показалось, ты хотел…
Я помотал головой. Ещё я буду при всех!
– Знаешь, если не хочешь читать – можешь написать. Я потом прочту, – сказала вдруг Лидия Сергеевна. Вообще она меня иногда выделяет как «серьёзного человека», мне от этого жутко неловко. Она меня переоценивает. Я молчу не от серьёзности – просто мне часто нечего сказать.
– Можно, я тоже напишу? – вскочил Андрей.
– Можно, Корольков, можно.
Я решил и правда написать. А чего такого? Мы с Захаром вчера читали книжку, старую, ещё папину. И там есть стихи, по-моему, совсем не детские. То есть детские, но я как-то над ними застыл. Такие. Автор – Уолтер де ла Мэр. И я их записал, как помню.
Я из-за штор во двор смотрю.
Там люди ходят, как в кино.
Они не могут знать, что я
Смотрю на них давно.
Сквозь стёкла комната моя
При солнце людям не видна.
Не догадаться им, когда
Я читал тогда Захару всё подряд и не вникал особо, перелистывал страницы, и всё. А тут прямо остановился. Ведь я тоже так! Смотрю на всех, будто из окна. А когда уйду – никто не заметит… Никто. Ну, мама с папой. Но у них ещё двое детей есть. Мне иногда кажется, я им вообще только чтобы посуду мыть, ходить за картошкой и с Захаром сидеть.
В общем, недетские стихи.
А потом заглянул к Андрею. И прочёл, что он пишет.
Таракан сидит в стакане,
Лапку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.
Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, топорами
Вивисекторы сидят.
Вот Андрюха! Интересно: что Лидия скажет?
Мне она сказала:
– Спасибо, Горелов. Очень хорошие стихи выбрал. И ты, Андрюша, тоже хорошие, я Олейникова очень люблю. Ты вообще гораздо тоньше и умнее человек, чем хочешь казаться.
И Андрей покраснел страшно. Он терпеть не может, когда его Андрюшей зовут.
И ещё Лидия добавила:
– Я всегда говорила, что вы у меня любимый класс. И не ошиблась.
И я подумал: странно. Как класс может быть любимым? Все двадцать восемь человек?
И – да, быть таким классом приятно. Поднимает самооценку.
Хотя ты всего двадцать восьмая часть этого любимого.