Ее бурно осуждал весь персонал. Двадцать три недели, и категорическое нежелание сохранять жизнь ребенку, даже если он родится жизнеспособным! Ультразвук показал нормальную девочку. Абсолютно нормальную. С довольно-таки большим весом. Девочка могла выжить.
- Я не хочу, чтобы она всю жизнь провела в какой-нибудь барокамере с трубочками в носу, - сказала "эта", глядя в стену. - Я не хочу урода. - И добавила. - Я решила. Все!
Ее не могли заставить сохранить беременность, потому что показания к искусственным родам все-таки имелись: почки, печень, да ещё много чего. Ей просто объяснили: "Вы можете больше никогда не родить", она согласилась: "Пусть".
"Эту" готовили к искусственным родам, время шло. Ее живот все сильнее выпирал из-под длинного махрового халата, и она явно нервничала, когда дрожащей, бледной рукой подписывала заранее отпечатанный документ: "Прошу не сохранять жизнь моему ребенку... Не требуется... Согласна".
В соседней палате лежала девятнадцатилетняя жена какого-то крутого авторитета - та, похоже, ненавидела новенькую сильнее всех. Девятнадцатилетняя чуть не потеряла своего новорожденного мальчика, младенца с огромным трудом вытащили с того света, и теперь она, естественно, не понимала, какой же сволочью надо быть, чтобы сознательно убить собственное дитя?
"Эта" платила за медицинское обслуживание в клинике как и все, поэтому с ней разговаривали. Пусть холодно и подчеркнуто вежливо, но разговаривали.
Правда, когда стимулирующий укол подействовал, и она начала кричать, присаживаясь прямо посреди коридора на корточки, никто не успокоил ее: "Потерпи, миленькая!" Никто из бригады не называл её по имени, когда она, красная и потная, металась по родильному креслу. Ей говорили: "Тужьтесь, женщина! Дышите, женщина!"
Вообще-то, она была даже не женщина, она была просто "эта".
Девочка родилась живой, но крохотной и красной, как освежеванная тушка кролика. Гинеколог прокричала, глядя прямо в закатывающиеся глаза родильницы:
- Подумайте! Посмотрите на свою дочь! Еще минута, и её уже не спасти! Подумайте, женщина!
"Эта" прошелестела:
- Я все решила. Оставьте меня в покое.., - и замолчала. Она не потеряла сознание, она просто уснула, потому что очень устала.
Правда, снотворное ей все-таки вкололи. Вместе с глюкозой, в вену. Но уже после того, как она подтвердила, что девочка должна умереть. (Рыжая акушерка настаивала на этом, обливаясь слезами: "Вы мне не верите?.. Но она, честно, отказалась от девочки. Только потом, потом...")
А потом младенца опутали проводами и положили в барокамеру. О малышке знала вся бригада, принимавшая роды. О ней все молчали. Девочка оказалась сильная, она выкарабкалась. Ее забрали как-то сразу. (Рыжая даже не успела взглянуть на неё на прощание)...