– Сашка, наливай, – кивнул на бутылку водки.
– Ага!
Четыре стакана сдвинулись разом. Одним глотком водка ушла по назначению.
– Десять веков минуло, как я спрятал клад в святилище кривичей, вот в этой дубраве. Время подвергло изменению всю местность. Не найти нам без твоей помощи захоронку, времени мало, а тут еще местные тати наезжают.
– Ха-ха! Ну насчет татей ты погорячился. Это община, как у вас тут называют язычников, за сим местом пригляд ведет. Ежели б не они, так, может, и не дозвался ты меня, а так на святом, намоленном месте требы ушедшим богам кладут. Молятся. Я же когда-то объяснял тебе, что только благодаря таким, как эти людины, я в вашем мире и обретаюсь.
– Да помню. Просто тут от них клоун был, так неформалом обозвался.
– Во-во, неформалы и есть. Но дюже полезные неформалы. Ладно, а где ты поклад-то спрятал?
– Да, считай, что под Вестимирову избенку и зарыл. Аккурат под задний правый угол положил, это который рядом с воротами.
– Ну пошли тогда. Укажу место, а там уж сами копайте.
Металл лопаты глухо звякнул обо что-то похожее на прогнившее в земле железо. Монзырев помнил, как уложил византийскую шкатулку в железный ящик, специально для такой цели откованный кузнецом Туробоем на пару с Никитой. Сверху он когда-то накрыл его дубовыми плахами, да видать сгнили они за тысячу лет, превратившись в труху, да и от ящика остались тонкие стенки ржавчины, которую и ребенок-то пальцем проткнет. На свет божий появилась резная шкатулка, почти не попорченная ушедшим в глубь веков временем. Откинутая набок крышка позволила увидеть золото перстней, браслеты с цепями, крупный жемчуг и Галкину диадему с цветными камушками, вделанными в тонкую золотую проволоку, привезенную когда-то Толиком из византийского похода. Отодвинув цацки ладонью в сторону, майор добрался до кругляшей золотых византийских монет.
– Все как было, – произнес он.
– Ну вот, а ты переживал, что не найдешь, – улыбнулся Велес. – Теперь у вас одна задача: довезти все до дому.
– Довезем! – с энтузиазмом пообещал Ищенко.
Провожая офицеров по тропе к их транспортному средству, славянский бог с улыбкой спросил Монзырева:
– Дочь-то как назовешь, Николаич?
– Так ведь…
– Когда ты уезжал, она еще не знала.
– Ну тогда Олюшкой, – голос Монзырева задрожал от воспоминаний об утраченной в «прошлой» жизни дочери.
– Ну и правильно. Удачи вам, воины.
Утреннее апрельское солнце пригревало знатно. В этом году весна в среднюю полосу России пришла рано, растопила снег теплыми погожими деньками, а ночными заморозками высушила землю, оживила природу, заставила распуститься листья на березах. Город утопал в поросли молодой зелени, чистый, умытый после снежной зимы, как любимая игрушка. В это субботнее утро и люди в нем, занятые своими делами, воспринимали выходной день по-особенному празднично, с настроением. Кто-то спешил на рынок – центр притяжения старшего поколения горожан, кто-то торопился поковыряться на дачных участках, а многие уже с утра пораньше выгуливали свои семьи по освещенным солнышком улицам. В преддверии майских праздников, так уж сложилось с советских времен, вместе с природой словно просыпалось после зимней спячки все население по всей России.