Медведица скулит, отскакивает назад, две другие вслед за ней.
– Черт, – говорит он, трясет рукой и снова открывает дверцу, чтобы рассмотреть рану при свете из кабины.
Кассиди наклоняется, чтобы тоже посмотреть. У Гейба из левой ладони идет кровь. Две аккуратные кровоточащие дырочки от зубов.
– Ну вот, я заразился бешенством, – говорит Гейб, вытирая кровь о чехол сиденья сбоку. – Что, они теперь на стороне ДжоДжо? Она даже собак против меня настроила?
– Берегись лошадей, вот и все, что я тебе скажу, – отвечает Кассиди и возвращается на свой стул.
Костер почти весь прогорел до углей.
Гейб подходит к нему, плюхается на другой стул, все еще держась за свою руку, кладет ружье поперек колен.
– Камни годятся? – спрашивает он.
– Это же камни, – отвечает Кассиди.
– Есть вода для потельни? – спрашивает Гейб.
– Внутри, – отвечает Кассиди, выпятив подбородок в сторону самодельной потельни. – Деньги принес?
– Почти, – говорит Гейб.
Кассиди смеется и качает головой, поднимает ко рту бутылку с водой и выпивает столько, сколько может, не рискуя утонуть. Ему не хочется пить, но скоро еще как захочется.
– Она здесь? – спрашивает Гейб, кивая головой в сторону прицепа, стоящего с темными окнами в сгущающихся сумерках.
– Работает.
– Я никогда не делал этого ночью, – сообщает Гейб, откидываясь на спинку стула Джо, стул пока выдерживает. Пока.
– Не устраивал потения?
– Проводить потения ночью ведь не запрещено? – спрашивает Гейб.
– Сейчас загляну в большую книгу индейских законов, – отвечает Кассиди. – О да. В ней написано, что ты не можешь делать все, что тебе угодно. Ты должен делать все точно так, как делалось двести лет.
– Две тысячи лет.
Они вместе смеются.
Кассиди достает из холодильника покрытую каплями бутылку воды и бросает ее через костер Гейбу. Капли воды шипят на угольках, вздымая крохотные гейзеры пара.
– Так что ты знаешь об этом мальчишке? – спрашивает Кассиди.
– О Нате Желтом Хвосте? Ты и сам знаешь. Это же мы с тобой двадцать лет назад. Это Рикки и Льюис.
– Половина из нас уже умерли.
– Или так, или один из нас тут уже наполовину умер, – говорит Гейб и выплескивает часть воды через огонь на Кассиди, чтобы показать, что это он сказал не всерьез. Или всерьез, но хочет, чтобы это сошло ему с рук.
– Может быть, это принесет ему пользу, – говорит Кассиди. – Вроде как избавит от беды.
– Стрелы прямые, но и им тоже приходится гнуться, – произносит Гейб, понижая голос, чтобы казалось, будто это «деревянный индеец»[33] произносит старую поговорку Ниша. Так старик обычно всегда заканчивал свои групповые беседы. Там даже был ряд плакатов вдоль одной из стен кабинета отделения по борьбе со злоупотреблением алкоголем и наркотиками: стрела, изогнувшаяся в момент отделения от тетивы так, словно вот-вот треснет, разлетится на куски, взорвется. Но она не ломается, она сгибается в одну сторону на первом плакате, резко выгибается назад на фут или два от рукоятки лука на втором, а потом, на остальных, она выгибается в другую сторону, и до самой последней секунды перед центром мишени она болтается туда-сюда в воздухе, стараясь попасть в цель.