– Да, горлинка? – Мастер Хольм на миг отвернулся от тюка, сохраняя на лице озабоченное выражение.
– Я поеду, присмотрю обои для спальни и гостиной, ладно? И ткань на обивку.
– Конечно, горлинка.
– Я видела такую… серебристо-зеленую и с узором из ивовых листьев и лилий…
– Выбирай все, что тебе понравится, – мастер Хольм рассеянно улыбнулся и вновь вернулся к тюкам. Похоже, подумал Лютик, товар-то подмочен…
– Горлинка? – переспросил он, пока они шли по брусчатой дороге, ведущей к припортовой площади.
– Ну… а чем, собственно…
– Да ничем, куколка. Абсолютно ничем.
За их спинами когг приплясывал на волне, темные его борта, колеблясь, отражались в серой воде, опрокинутые медные буквы распадались на отдельные желтые пятна, и даже если постараться, нельзя было угадать название судна, которое, впрочем, легко можно было прочесть, лишь немного подняв взгляд. Название судна было «Катриона»
* * *
В «Синем петухе» Лютик спросил подогретого вина с корицей и ломтиком яблока, сыру и гренок, и велел нести все в комнату под чердаком, которую занимал единолично. Комната была маленькая и душноватая, но благодаря своему расположению, теплая и сухая даже в эту дождливую и ветреную погоду, свойственную местной ранней весне.
Придвинув к себе вместительную фарфоровую чашку, из которой валил ароматный пар, Лютик, вооружившись изящным ножичком с перламутровой рукояткой, занялся распечаткой накопившейся за день почты. Одно письмо, в плотном узком конверте с гербовой печатью, надписанное Юлиану де Леттенхофу, он повертел в руках и не распечатывая, спрятал в карман камзола. Остальные, с пометкой «мэтру Лютику», он вскрыл, и по мере прочтения разложил на две кучки: одну для ответов «Благодарю за приглашение, всенепременно буду», другую – для «Благодарю за приглашение, однако, увы, на этот вечер я уже ангажирован». Та, которая «всенепременно буду», была потоньше, однако, полагал Лютик, обещала гораздо больше в плане пополнения кошелька и повышения престижа, впрочем, истинный мастер заботится не о кошельке и не о престиже, а… О чем положено заботиться истинному мастеру, Лютик намеревался как раз сегодня вечером изложить на страницах труда «Полвека поэзии», у него уже созрела пара-другая интересных и небанальных мыслей на этот счет.
С интересными и небанальными мыслями такая фигня, что пока они вертятся в голове, они даже и не просто интересны и небанальны, но практически гениальны. Однако, как только начинаешь излагать их на бумаге… Бумага, думал Лютик, раздраженно морща лоб, самое что ни на есть беспощадное зеркало. А казалось бы, в принципе не обладает отражательной способностью.