Увидев, что до меня не доходит, как именно понять совет Одиль, Элеонор упростила его:
– Не суй нос куда не надо. Можешь навлечь на себя неприятности.
– Да почему именно мне читают лекции, когда это Энджел держит у себя противозачаточные пилюли?
Элеонор задохнулась, и мне стало куда легче.
Одиль крепко сжала мои руки:
– Выслушай внимательно. Нет ничего хуже, чем разглашать чужие тайны. Зачем тебе рассказывать нам – или кому бы то ни было – о личных делах Энджел? Ты хочешь, чтобы у нее были неприятности? Хочешь погубить ее репутацию? Причинить ей боль?
– Наверное, я не подумала…
Одиль нахмурилась, глядя на меня:
– Ну так в следующий раз думай! И держи рот на замке.
– Никому не нравятся сплетники, – добавила Элеонор.
Они с Одиль снова сели на диван и вернулись к прерванному разговору.
– Так ты думаешь, мне следует поехать? – спросила Одиль.
И на этот раз именно она казалась неуверенной.
– Поехать куда? – тут же спросила я.
– В Чикаго! – пискнула Элеонор.
– Чикаго! – Я вздохнула, жалея, что не могу скрыться где-нибудь от людей, которые наблюдают за каждым моим движением, отправиться в большой город, полный небоскребов и модных ресторанов. – Вы должны поехать!
– Я не садилась в поезд с тех пор, как приехала сюда сорок лет назад. И столько же времени не видела мою подругу Люсьен.
– Но почему вы до сих пор не поехали? – спросила я.
– Она нас приглашала, но Баку не хотелось ехать. А после его смерти я отказывалась уже просто по привычке.
– Подумай об универсальных магазинах и театрах! – воскликнула Элеонор. – Ну, если бы у меня была возможность… И разве не прекрасно будет повидаться с подругой?
– Она приглашает меня на целый месяц.
– Мы с Лили отвезем тебя на вокзал, – предложила Элеонор.
– Я подумаю, – ответила Одиль.
По своему опыту я знала, что это, скорее, означает «нет».
В тот вечер, лежа в постели, когда я уже задремывала, читая журнал, в мою комнату просочились под дверью звуки спора.
– Сью Боб не может справиться со своими дочерьми, зато думает, что может мне диктовать, как воспитывать мою? – говорил папа. – Энджел безнадежна, и Мэри Луиза идет по ее стопам!
– Ерунда! – возразила Элеонор. – Мэри Луиза просто очень пылкая.
Мое сонное сердце наполнилось благодарностью. Дверь скрипнула, открываясь, и тапочки Элеонор-примирительницы тихо прошелестели по ковру. Она выключила мою лампу.
– Спасибо, – прошептала я.
– За что?
За то, что не разозлилась за мое шпионство. За то, что ободрила Одиль. Что увидела все лучшее в Мэри Луизе. За понимание. Я ничего этого не сказала, просто забралась под одеяло, чувствуя себя намного счастливее, чем раньше.