– Что там было написано?
Я не хотела, чтобы Мэри Луиза узнала, насколько ужасными могут быть люди. Я не хотела делиться своими подозрениями насчет того, что могла сделать Одиль. Ведь если не она написала это письмо, то почему оно оказалось у нее?
– Я не поняла.
– Ладно, все в порядке. – Мэри Луиза похлопала меня по спине. – Наверное, ты знаешь французский не так хорошо, как тебе кажется.
Мы нашли подсказку, которую я искала. Но теперь… меня пробирало холодом. Меня тошнило.
– Если ты не поняла этого, прочитай другое. – Мэри Луиза показала на письма в шкатулке.
– Тут нечего понимать. Это просто хлам. Старый хлам.
Я попыталась порвать все эти письма, но Мэри Луиза вырвала их у меня и сложила точно так, как они лежали прежде.
– Я хочу домой, – пробормотала я.
– Пожалуй, ты права. Нам лучше уйти.
– Да, пожалуй, – сказала Одиль.
Одиль…
Мы развернулись к ней. Ее брови поднялись, изогнувшись, как вопросительные знаки. Что мы делали в ее комнате? Что это за обрывки на полу?
Она была рада видеть меня. Я это видела по уголкам ее губ, по нежному взгляду.
Мы с Мэри Луизой привыкли к тому, что вечно попадаем в неприятности, хотя нас никогда еще не ловили за руку. И мне отчасти хотелось извиниться перед Одиль за то, что мы вторглись в ее личное пространство. Но еще больше мне хотелось, чтобы это она извинилась за мерзкое письмо, за то, что учила меня разным ужасным французским словам и что заставила думать, будто она была в Сопротивлении, хотя была просто лгуньей.
– Это вы поснимали с полок мои книги? – Голос Одиль звучал безмятежно.
Уронив письма, Мэри Луиза проскочила мимо меня и сбежала. Но если Одиль и научила меня чему-то, так это не сдавать позиций. Я посмотрела ей прямо в глаза. Прямо в ее мягкие карие глаза.
– Кто вы такая?
Париж, 19 июля 1943 года
Битси не потрудилась поздороваться. Забрызганная грязью, она ворвалась в мою спальню, где я сидела за письменным столом, сочиняя письмо Реми.
– Борис играл в карты! – едва дыша, выпалила она.
– Карты?..
– А потом его застрелили!
– Застрелили?! – Я невольно прижала ладонь к сердцу. – Он… он жив?
– Его отвезли в больницу Питье для допроса.
Больница Питье, находившаяся под контролем гестапо, практически означала смертный приговор. Нет, только не Борис… Мне не вынести потери еще одного друга…
– Я сначала сходила с ума дома, – продолжила Битси, – и потому пошла в библиотеку, чтобы закончить кое-какую работу. Графиня как раз только что вернулась после разговора с доктором Фуксом. И сказала, что жена Бориса позвонила ей в полночь. Утром графиня отправилась прямиком к «защитнику библиотек». «Борис Нечаефф работает в библиотеке почти двадцать лет, – сказала она ему. – Он никогда бы не сделал ничего во вред библиотеке. Вы обещали помочь, если у нас возникнут проблемы».