«Мадам совершенно здорова», – писал Шарль Кольбер, маркиз де Круаси, французский посол в Англии. В течение следующих двух недель она по многу часов проводила на совещаниях – договор был ратифицирован 1 июня, – а также посещала званые обеды и балы и плавала с братом на яхте вдоль побережья. То были самые счастливые дни ее жизни, и они кончились слишком быстро.
16 июня Генриетта добралась до Парижа. Из-за удушливой жары, охватившей город, двор решено было перевезти в замок Сен-Клу, расположенный на берегу Сены, всего в трех милях от Парижа. Кузина короля, мадемуазель де Монпансье, писала о Генриетте: «Она вошла в покои королевы, похожая на разодетый труп с румяными щеками, и, когда затем вышла, все, включая Ее Величество, сказали, что на лице у герцогини написана смерть».
Несколько дней спустя, чувствуя, что боли в животе снова начались, Генриетта пригласила подругу мадам де Лафайет присоединиться к ней в Сен-Клу. Нам повезло, что это приглашение было принято: именно мадам де Лафайетт оставила крайне подробные записи о смерти Генриетты.
«Я приехала в Сен-Клу в субботу, в десять вечера, – писала графиня, – и обнаружила Генриетту в саду. Она сказала, что я едва ли могла найти ее внешний вид прекрасным, ибо чувствовала она себя совершенно не так».
Боли в животе вскоре утихли, и на следующий день «мадам де Гамаш [фрейлина] принесла ей, как и мне, стакан цикориевой воды, которую Генриетта просила некоторое время назад». Цикорий – листовое растение, весьма похожее на эндивий[77] и используемое в салатах, а из его корней делают экстракт, заменяющий кофе, который, вероятно, и пила Генриетта.
Мадам де Лафайет продолжала: «Мадам де Гурдон, камеристка, подала Генриетте чашку. Она отпила и вдруг, поставив чашку на блюдце одной рукой, прижала другую к боку и сказала с невероятным страданием в голосе: "Какая боль! Какая мука! Нет, я этого не вынесу". Произнеся эти слова, Генриетта покраснела, а через мгновение ее лицо стало мертвенно-бледным, что встревожило всех нас. Она продолжала стонать и попросила помочь ей добраться до постели, ибо не могла продолжать выносить эту боль… Мы придерживали ее под руки. Она шла с трудом, согнувшись почти вдвое. Спустя мгновение ее уже раздевали, и я помогала ей удержаться на ногах, пока расшнуровывали корсет.
Она не прекращала жаловаться на боль, а в глазах стояли слезы…»
Оказавшись в постели, Генриетта «принялась кричать громче прежнего и метаться из стороны в сторону, как человек, пребывающий в страшной агонии». Месье немедленно вызвали, как и личного врача Генриетты, который диагностировал у нее газы.