Кроме того, я опрометчиво взялся практиковаться на главных осведомителях блокляйтера, которых начали одолевать разнообразные недуги – то поочерёдно, то всех вместе. Я всё отчётливей осознавал свою силу, могущую стать незримым оружием против всех тех, кто пытался опорочить нашу обнищавшую, увязшую в долгах семью, лишить нас последнего, что ещё оставалось – доброго имени да ветхого дома, где высокие сумрачные потолки с потрескавшейся лепниной нуждались в штукатурке и побелке ещё, должно быть, с кайзеровских времён. Я тайком ходил в публичную библиотеку, чтобы прочесть все книги об оккультизме, которые мне только удавалось найти. Кое-что записывал в тетрадь, зарисовывал различные символы. И учился. Пытался повторять некоторые действия, описанные в книгах, и воспринимал как должное то, что всё у меня получалось очень легко.
Третий блокляйтер вёл себя осторожно, и он-то, будучи человеком неглупым, в конце концов сообщил «куда следует» и «что следует».
После зачисления в университет я сам слёг с неизвестной хворью – с жаром, ломотой в костях, постоянным кровавым привкусом во рту – проклятья непременно возвращаются к тому, кто их произносит, а я тогда не умел защищаться. В первый раз после болезни выйдя на улицу, я почувствовал, что за нашим домом следят. Позже я узнал, что это были инквизиторы Зельмана. Он в середине тридцатых возглавил независимую группу «Реферат H» в составе гестапо, позже переформированную в отдел IVH, фигурировавший лишь в секретных документах рейха. Работников этой структуры острословы окрестили «Hexenjäger» – «охотники на ведьм». Отдел был создан для выявления и ареста людей со сверхъестественными способностями, оппозиционно настроенных по отношению к режиму.
Я решил не дожидаться инквизиторов.
Деканом философского факультета Мюнхенского университета, где я тогда учился, был Вальтер Вюст. По совместительству он являлся куратором исследовательского общества «Аненербе» и отвечал, помимо прочего, за приём туда новых сотрудников.
Я просто однажды утром заявился к декану в кабинет и попросил, нет, потребовал от него представить меня самому Гиммлеру. Когда Вюст в бешенстве поинтересовался, на каком таком основании студенту нужна аудиенция самого рейхсфюрера СС, я охотно продемонстрировал декану, что я умею. У декана едва не сгорел письменный стол, а сам он получил ожог руки.
Через два дня Вюст вместе со мной выехал в Берлин.
Помню так отчётливо, будто всё случилось вчера: я стою на крыльце нашего дома. Вернее, уже не «нашего». Дома моих родителей. В одной руке у меня чемодан со сменой белья, предметами личной гигиены и несколькими книгами, на сгибе другой – чёрная шинель. Дверь за мной только что захлопнулась. Это был первый раз, когда близкие увидели меня в мундире той организации, которой я служу.