— Твое "наоборот" чисто физически невозможно.
— Это с обычными тварями невозможно, а с магическими — очень даже. Сам видел.
— Видел, — согласился Марс кисло, — Только бесполезно все. Мы так термошашек не напасемся.
— Зато мы теперь знаем способ, как уничтожать снежных змей.
— Дороговат способ-то, — сварливо заметил прижимистый Марс.
— Что ж, план "Д" не сработал, переходим сразу к плану "Я", — подытожил я.
— Это к какому такому плану "Я"?
— К плану "я знаю как надо, выслушайте уже меня"!
— Звучит не очень.
— План не должен звучать, план должен выполняться. Доставай свою пилу, хватит бездельничать!
— Кто бездельничает?! Это я бездельничаю?! — Марс задохнулся от возмущения. Никакой тоски и неуверенности в глазах — сплошной огонь и жажда крови. То, что надо — действуем.
— Готов? — спросил Марс.
Я молча кивнул, тогда Марс рывком взвалил меня на плечо и побежал.
Ну, а пока он бежит…
Это вранье, будто бы молодые сплошь и рядом мнят себя бессмертными. Даже к самым благополучным разумным внезапное осознание собственной смертности приходит еще в детском саду или в начальных классах средней школы. Просто до поры смерть воспринимается чем-то, пусть и неизбежно-обязательным, но отдельным от жизни. Чем-то, что пока не встраивается в цепочки причин и следствий. Еще родители и прочие взрослые путают: "Не ешьте эти ягоды — умрете!" Или: "Мой руки, иначе заболеешь и умрешь!" Эти непрестанные пугалки срабатывают неправильно, исподволь внушая, как легко избежать смерти. Всего то и надо, что мыть руки и не есть тех ягод. И чего человечество столько заморачивалось в поисках философского камня?
Вот и сейчас я как-то где-то понимал, что могу умереть, провоцируя змей на нападение, отвлекая их на себя, но сильнее страха смерти меня бил предстартовый мандраж. Адреналиновая трясучка от предвкушения рискового дела. Но даже она отступила перед тряской физической. От лорики мускулаты я ведь избавился, чтобы не было "штрафа к ловкости"… Ага, я-то избавился, а Марс — нет. А наплечники у доспехов всегда делают с ребрами жесткости, которые теперь очень болезненно впивались в мои родные ребра. На каждом гырховом шаге. Или бег — это невысокие прыжки? Тогда — на каждом гырховом прыжке.
Когда Марс со мной на могучем плече доскакал до края пандуса, никакого предстартового мандража и страха близкой и неминуемой у меня уже не осталось — вытрясло дорогой.
Зачем было вообще мудрить с переноской моей туши? Ну, пара миллисекунд еще есть…
Прошлой зимой на Мамае мне довелось несколько раз скатиться на сноусерфе, который от обычной доски отличается тем, что на нем нет креплений. Есть только специальный коврик, чтобы ботинки не скользили. Обычные ботинки — не обязательно пластиковые боты с жестко зафиксированным голеностопом. Покатушки на сноусерфе — это своего рода медитация. Скорости нет, прыгнуть с кикера можно, но только один раз, даже грэб (захват доски в полете) не поможет — все равно приземлишься отдельно от борда. Про олли и нолли (прыжки-подпрыгивания на ровном снеге с отталкиванием носом или хвостом борда), как и про карвинг (резаные повороты практически на канте) и речи нет. Только плавное скольжение на полной доске с плавными поворотами — почти вальсирование. Зато какие волны снега поднимаются, когда поворачиваешь на всей плоскости! Еще из огромных плюсов сноусерфа — начинаешь по другому чувствовать. Что чувствовать? Да все! Борд, снег, свои ноги, руки и "теловище", причем, что важно, чувствовать как единую систему. Ты не преодолеваешь трассу, жадно хапая адреналин полными горстями, а словно размазываешься по склону… э-э… растворяешься в солнце и снеге? Как-то так, не мастер я описывать. Это вам к другим надо, хоть к тому же Дровосеку.