Но весь этот вид намерений и поступков – опять же чистая мнимость: того мира, к которому моральный масштаб только и приложим, не существует вовсе.
– не бывает ни моральных, ни аморальных поступков.
* * *
Психологическое заблуждение, из которого возникла понятийная антитеза «морального» и «аморального»: «самоотверженный», «неэгоистичный», «готовый к самопожертвованию» – все это нереально, фиктивно.
Ошибочный догматизм в отношении «ego»[194]: то же самое, что и взятое атомистически, в ложной антитезе к «Не-Я»; тем самым выделено из миростановления, как нечто сущее. Ложная субстанционализация «Я»: ее, (уверовав в индивидуальное бессмертие) и особенно под напором религиозно-моральных установлений, сделали догматом веры. После этого искусственного выделения «ego» и объявления его само-по-себе-сущим получили антитезу ценностей, которая казалась неоспоримой: отдельное «ego» и неимоверное «Не-Я». Казалось самоочевидным, что ценность отдельного «ego» может состоять лишь в том, чтобы относить себя к неимоверному «Не-Я», то есть подчинять себя ему и ради него существовать. – Тут все определяли стадные инстинкты: ничто так не претит этим инстинктам, как суверенитет отдельной особи. Но если предположить, что «ego» понимается как само-по-себе-сущее, тогда оказывается, что ценность его – в самоотрицании.
Итак:
1. ложное обособление «индивидуума» как атома;
2. признание заслуг стада, которое это желание оставаться атомом не приемлет и воспринимает как враждебное;
3. как следствие: преодоление индивидуума через смещение его цели;
4. тогда стало казаться, что есть самоотрицающие действия: вокруг оных нафантазировали целую сферу антитез;
5. спрашивали: в каких действиях человек себя утверждает сильнее всего? На них (половая сфера, алчность, властолюбие, жестокость и т. д.) и громоздили принуждение, ненависть, презрение: люди верили, что существуют несамостные влечения, поэтому все самостное отвергалось, требовали несамостного.
6. Как следствие – что происходило? Самые сильные, естественные, больше того, единственно реальные влечения загонялись под спуд, – впредь, чтобы счесть то или иное действие похвальным, нужно было в нем наличие подобных влечений отрицать: чудовищная фальсификация in psychologicis[195]. Даже всякий вид «самодовольства» можно себе было позволить, лишь превратно перетолковав его для себя sub specie boni[196]. И напротив: та братия, которая имела свою выгоду в том, чтобы отнять у человека довольство собой (представители стадного инстинкта, например священники и философы), стала изощренно и психологически остроумно доказывать, насколько неодолимо повсюду вокруг распространилось себялюбие. Христианский вывод: «Всё есть грех; и наши добродетели тоже. Абсолютная порочность человека. Альтруистические поступки невозможны». Первородный грех. Короче: перенеся свои инстинкты в противоположность чисто иллюзорному миру добра, человек кончил в итоге самопрезрением, уверенностью в том, что он не способен к действиям, которые считаются «хорошими», «добрыми».