998. По ту сторону людей-господ, освобожденные от всех и всяческих уз, живут высшие люди: а люди-господа – это их инструменты.
999. Иерархия рангов: тот, кто устанавливает ценности и направляет волю тысячелетий – тем, что направляет волю высших натур, – тот и есть высший человек.
1000. Полагаю, кое-что в душе высшего человека мне удалось разгадать, – и даже если каждый, кто его разгадал, неминуемо должен погибнуть, но если он хоть раз видел его, то обязан помогать его осуществлению.
Основная мысль: мы должны будущее брать мерилом всех наших ценностей – а не искать позади нас законы нашего действования!
1001. Не «человечество», но сверхчеловек – вот истинная цель!
1002. Come l’uom s’eterna…[244] «Ад», XV, 85.
1003. Счастливо одаренному, – тому, кто так любезен моему сердцу, кто весь словно вырезан из дерева, твердого, нежного и благоуханного, так что даже обонянию он отраден, – да будет посвящена эта книга.
Что ему впрок – то и вкусно;
однако он теряет вкус к тому, что, хотя и впрок, но сверх меры;
он сам угадывает снадобья от мелких недугов, а в болезнях видит великих побудительниц своей жизни;
он умеет обращать скверные случайности к своей пользе;
от несчастий, которые грозят его уничтожить, он становится сильнее;
он инстинктивно вбирает в себя из всего, что видит, слышит, переживает, во благо своему главному делу, – он следует принципу избирательности, – поэтому многое пропускает через свои руки;
он реагирует с той замедленностью, которую выпестовали опыт осмотрительности и осознанная гордость, – он прислушивается к побуждению, откуда оно пришло, куда устремлено, – и не покоряется ему бездумно;
общается ли он с книгами, людьми, ландшафтами, – он всегда прежде всего в своем обществе: он оказывает честь – тем, что он избирает, что он допускает, что он доверяет…
1004. Обрести высоту и птичий обзор наблюдения, когда понимаешь, что как все должно идти – так оно, действительно, и идет: когда видишь, что всякого рода несовершенство и страдание от него вписывается в некую высшую желательность…
1005. Году этак в 1876-м я испытал сильнейший испуг, когда, поняв, к чему клонятся отношения с Вагнером, внезапно узрел, что все предыдущие устремления мои скомпрометированы; а я был очень крепко к нему привязан, всеми узами глубокого сродства потребностей, привязан благодарностью, чувством абсолютной незаменимости его и того лишения, которое теперь перед собой узрел.
В ту же самую пору я казался себе как бы безвылазно заточенным в свою филологию и учебную деятельность, – в эту случайность и подспорье моей жизни, – я не знал, как мне выбраться, и чувствовал себя усталым, израсходованным, растраченным.