— Риск оправдан, Володя, — ответил Ерохин.
Смелый замысел Ерохина удался. Его группа, достигнув намеченного рубежа и укрывшись за грудой битого кирпича, стала подавать сигналы фонариками. Гитлеровцы сосредоточили на этом направлении весь огонь. Ерохин засек семь пулеметных гнезд. Он приказал Фролову накрыть неистово работающие пулеметы. И Фролов подавил их. Тем временем группа Пащенко стремительным броском ворвалась в здание. Гранатами, короткими автоматными очередями, штыками прокладывали бойцы путь от этажа к этажу. И вот взвились одна за другой белые ракеты. Это был сигнал: прекратить артиллерийский огонь. Здание наше.
В дождливой пелене лишь забрезжил рассвет, а подразделения полка уже вышли на Советскую улицу.
Раньше на углу Советской и Башенной стоял красивый двухэтажный дом. Сейчас он наполовину был разрушен. В его подвалах и на первом этаже засели фашисты. Короткими перебежками наши бойцы стремились проникнуть к дому, но падали, сраженные пулеметным огнем противника. Ближе к дому оказался разведчик рядовой Александр Шатров из третьего дивизиона артполка, поддерживавшего нас огнем.
— Гранату кидай, не медли же! — крикнул кто-то из укрытия. Но Шатров не бросил гранату: на подоконнике находилась семи-восъмилетняя девочка. Она молча глядела на бойца. Неожиданно за спиной девочки показался гитлеровец. Обхватив левой рукой ребенка, он в правой держал наизготовке автомат. Раздался треск, и над головой Шатрова просвистели пули. Девочка закричала, забилась в судорогах.
— Бросай гранату, чего медлишь?! — снова донеслось из укрытия.
Товарищи Шатрова, находясь в укрытии, не могли видеть, что происходило у окна. Они не знали всей сложности ситуации, в которой оказался разведчик. Бросить гранату — значит погубить ребенка. Однако и медлить опасно. Трудно сказать, чем бы закончился этот поединок. Но вот из глубины квартиры к окну приблизилась женщина. В ее руке торчал лом. За спиной фашиста она сделала взмах, да так, словно пыталась расколоть бревно.
— Сюда, товарищи! — услышал Александр голос женщины и изо всех сил рванулся вперед. Прыгнул прямо в окно. Он увидел лежащего навзничь с проломленной головой гитлеровца. Женщина все еще держала в руках лом, а в углу, прижавшись к кровати, стояла перепуганная, но невредимая девочка.
Догорало здание вокзала. Враг еще сопротивлялся, но над высоким зданием льнозавода уже развевалось на ветру Красное знамя.
— Сдаются! — крикнул наводчик Василий Гречишников. — Наш Смоленск!
В 1941 году Геббельс писал: «Смоленск — это взломанная дверь. Германская армия открыла себе путь и глубь России. Исход войны предрешен». А спустя два года он же, изворачиваясь, врал по радио и в газетах: «Мы сами эвакуировали Смоленск».