— Рыцарь, — заговорили солдаты, — где король? Где наша армия?
— Лежат там, — проговорил Сиди-Калеб. — Небо задавило нас! Они мертвы! Они погибли!
При сих словах крик отчаяния вырвался из сбежавшейся толпы; вопли женщин покрыли его, ибо цвет Лохи пошел за армией Боабдиля.
Старый солдат, опираясь на копье, еще не излечившийся от недавно полученных ран, нетерпеливо сказал тогда:
— А где же Али-Атор? Если жив, то армия не погибла!
— Я видел тюрбан его, рассеченный мечом христианина, а тело его — несомое волнами Хениля, — отвечал Сиди-Калеб.
Тогда старый солдат ударил себя в грудь и, взяв горсть земли, посыпал ею свою голову, в знак траура и скорби.
Сиди-Калеб не медлил ни минуты; он пересел на другого коня и помчался к Гренаде. Скача мимо деревень, он отрывисто и кратко отвечал на вопросы и сеял за собою горе, ибо молодые и лучшие люди ушли с войском короля.
В Гренаде, при вести о плене короля и смерти Али-Атора, поднялось неописанное волнение и скорбь. Всякий справлялся — кто об отце, кто о сыне, кто о женихе — и получал отрывистые слова:
— Отец твой пронзен копьем, когда защищал короля… Твой брат, раненый, упал с лошади и задавлен преследовавшею нас неприятельскою конницей… Твой жених?.. Я не видал его, но видел его коня; он мчался в крови и пене без всадника… Твой сын?.. Он сражался рядом со мною на крутом берегу Хениля и упал в его быстрые волны. Я слышал, как закричал он, призывая Аллаха; а когда я достиг другого берега, я уж не видал его!
Благородный рыцарь Сиди-Калеб выбрался из вопиющей толпы граждан Гренады и поскакал по тенистой алее, ведущей в Альгамбру. Он спешился у ворот ее, называемых воротами правосудия. Аиха, мать Боабдиля, и любимая жена его Мараима неустанно глядели из башни в долину, ожидая победоносного возвращения сына и мужа. Кто опишет скорбь, их объявшую, когда Сиди-Калеб объявил им истину. Аиха не произнесла ни слова; она стояла как окаменелая, как пораженная громом. Наконец глубокий, тяжкий вздох вырвался из груди ее; она возвела очи к небу и произнесла глухим голосом:
— Твоя воля, Аллах!
Несчастная Мараима в припадке отчаяния бросилась на землю; стоны, рыдания, бессвязные слова выражали ее скорбь о смерти отца и плене мужа.
Но Аиха уже владела собою. Она подошла к невестке, подняла ее и сказала сурово:
— Воздержись, дочь моя; помни, что величие души есть непременное свойство принцев крови. Им не приличествует предаваться горести, как простым смертным!
Но Мараима не внимала словам твердой духом свекрови. Она вошла в свою башню и заперлась в ней, и все глядела, со струившимися по лицу слезами, на изумрудную, роскошную долину Хениля, на его воды, протекавшие чрез рощи и луга, на дорогу, по которой так недавно ушли и отец, и муж ее, и вдруг разражалась рыданиями.