— Отец! Отец мой милый! — восклицала она, — предо мной струится та река, которая сокрыла твои останки! Кто даст им честное погребение, кто соберет их в освященную молитвой могилу. А ты, о свет очей моих, ты, радость моего сердца, жизнь моей жизни, милый супруг мой! День бедствия — тот день, когда ты оставил стены эти! Дорога, по которой ты ушел, пустынна, и не воротишься ты по ней радостный! И осталась я одна во мраке и скорби смертельной.
Видя отчаяние жены короля, придворные пригласили менестрелей; они попытались играть веселые мелодии, но сами не могли вынести этих звуков и запели песнь тоски и утраты.
— О, Гренада! — пели они, — твоя слава померкла! Улицы твои не оглашаются топотом коней разукрашенных, звуками труб звонких! Где толпа цветущих юношей, нетерпеливо спешащих показать свою ловкость и удаль на щегольских турнирах. Увы! Увы! Цвет нашего рыцарства лежит увядший на полях чужеземных! Не слышно сладких звуков лютни под балконами красавиц, не слышно кастаньетов в густых рощах и садах Гренады! О, глядите! пустынна и мрачна Альгамбра! Померанцы и мирты напрасно веют свое благоухание; напрасно поет и заливается соловей; напрасно бьют фонтаны и льют освежающую влагу в мраморные бассейны… увы! Лик короля не покажется в залах и садах Альгамбры. Свет Альгамбры угас навсегда!
И стонала, стонала вся Гренада и оплакивала она детей своих! Лились слезы во дворцах; лились они и в хижинах! Еще раз припоминали предсказание, сделанное при рождении Боабдиля злосчастного, и, скорбя великою скорбию о беде и утрате настоящей, скорбели еще больше, ужасаясь будущего.
Народный ропот после поражения мавров и взятие в плен Боабдиля благоприятствовали Мулею. Альфаки (муллы) ходили в народе и говорили:
— Предсказание о Боабдиле исполнилось; он вошел на трон, и с ним нам пришлось испытать стыд, поражение, плен. Свершилось, пришли дни тяжкие! В слабой руке Боабдиля сломился скипетр; но он вновь окрепнет в сильной руке Мулея.
Пока Боабдиль томился в плену, отец его все больше и больше захватывал власть и мало-помалу подчинил себе почти все большие города. Скоро он мог войти в Гренаду и Альгамбру. При его приближении султанша Аиха, мать Боабдиля, собрала своих приверженцев и укрепилась в одном из кварталов Гренады. Мулей мог бы очень легко изгнать ее оттуда, но он не решился на такую меру, ибо Аиха пользовалась общим уважением, а Мулей не был любим народом и знал это.
Таким образом Гренада представляла странное зрелище; в ней было два двора и две крепости, в которых господствовали король и мать другого короля, томившегося в изгнании. Положение Мулея было затруднительно. Он должен был опасаться и Испанцев, и своих собственных поданных — сторонников сына и его матери.