Н-да, нехорошо немножко получилось. Но кто же мог предвидеть, что она вдруг сорвется с места и пустится через весь зал?
— Вы негодяи, — сказала Светочка, — вы вампиры и вурдалаки.
Весь день, до семнадцати ноль-ноль, Светочка хмурилась. Нет, ничего такого — не хочу, мол, с вами, грубиянами, циниками и пр., общаться — не было, но в глазах у нее, на лице, в позе оставалось что-то нехорошее. Эдик говорил, что Светочка в растрепанных чувствах, что она встревожена и озабочена. Ну, насчет тревоги он малость перегнул, а вот озабоченность — это, пожалуй, было.
Но в общем все это пустяк в сравнении с фантастическим финалом — Розита со Светочкой вмиг сделались подругами. И какими! Эдик утверждал, что не может без слез смотреть на них, и требовал вознаграждения за светлые узы, которыми он скрепил два сердца. Но Розита попросту не замечала своего благодетеля, а Светочка сказала, что все долги причитаются мне, и он, Эдуард Цонев, просто жалкий вымогатель.
Я поклонился и пробормотал в великом смущении, что и впредь готов служить в меру сил, дарованных мне господом и умноженных любовью, своей повелительнице.
Светочка блеснула глазами, но Розита была неумолима:
— И с кем ты объясняешься! — стонала Розита. — Нашла с кем объясняться.
— Не надо объясняться! — воскликнул я. — Позвольте нам лишь туфельку ее, прелестной вашей дщери, поцеловать…
— …и если можно, отвернитесь иль опахалом прикройте на секундочку свой зрак, — выскочил вдруг Эдик.
— Кисло мне в борщ. — парировала Розита. — Можете не только туфельку.
И расхохоталась. Клянусь… ну, чем поклясться? Хотите — жизнью?.. Клянусь жизнью, никто еще за все восемь лет моей работы в "Гипропроде” не выдавал у нас такого хохота. Сначала она просто тряслась, как на хорошем вибраторе, потом стала судорожно валиться с боку на бок, как будто сто тысяч муравьев одновременно забегали у нее под мышками, а потом вытащила из роскошного своего портмоне носовой платок и бухалась в него через каждые две с половиной секунды.
— Товарищ Таргони, — трогательно произнес Стефа. — Товарищ Таргони, здоровый смех — это витамины. Не спорю. Но только здоровый. Вы слышите?
Три дня кряду после этого Розита была на уровне: Эдик — о себе я уже не говорю — был для нее то же, что мягкие ткани для рентгеновых лучей, а Стефа, наш неустрашимый Стефа, во все эти дни предпочитал окольные дороги обычному своему железобетонному большаку.
— Н-да, — задумчиво произносил в эти дни Стефа, — мы рассмотрим, обязательно рассмотрим.
Прослушивая это Стефино "рассмотрим”, я готов был рыдать от умиления, потому что в прежние, пещерные времена, Розита Михална неизменно получала ответ, сработанный бивнями мамонта: — Чушь, милая Таргони, вы порете чушь.