Справа от нас высится огромная скала. Опираясь на пятку, она заметно наклонилась к обрыву. Горизонтальные пласты ракушек разделены четкой линией, и границы взгроможденных друг на друга веков и тысячелетий кажутся естественными, а не выдуманными людьми для удобства счисления. Вверху скала соединена с обрывом, образуя арку высотой с трехэтажный дом. Я пытаюсь уяснить себе, каким образом нижние слои, более защищенные, оказались менее долговечными. Я верю в силу чистой логики, и, кроме того, мне лень подняться.
— Папа, как ты думаешь, а гранит вода тоже могла бы размыть?
На маленькой ладони бурая кашица с крупными зернами, которые легко растираются пальцами.
— Да, гранит тоже.
Внимательно всматриваясь, он перемешивает кашицу пальцами и, останавливаясь, явно чего-то ожидает.
— А они могут ожить?
— Кто?
— Ракушки.
— Нет.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Но у меня же в руке тепло. И вода.
Впервые семилетний человек возмущается несправедливостью, направленной против чего-то, что лежит за пределами его «я». Но, может быть, я ошибаюсь? Может, он думает не о ракушке, а о себе, и смерть, как великая необратимость, сегодня проникла в его сознание, чтобы сопутствовать ему всю жизнь? Подойдя к воде, он окунает руку. Муть быстро рассасывается, и у поверхности остается только маленькая белая ладонь человека.
— Зачем это?
— Пусть ракушки будут в море. Так лучше.
Да, понять — это еще далеко не то же, что примириться. Впрочем, я не уверен: может, идея небытия еще настолько чужда ему, что даже очевидность не убеждает его.
Появились звезды. Только звезды дают, кроме мысли, еще и ощущение древности мира. Античные и арабские названия — Кассиопея, Водолей, Волосы Береники, Альдебаран — уводят меня не в прошлое, а в вечность. Звезды не кажутся мне ни старыми, ни молодыми, хотя звезды тоже рождаются и умирают. Было время, когда я отчетливо представлял себе облик разумных обитателей других сфер. Теперь я ничего не представляю себе. Но зато я страстно верю в их реальность, потому что Вселенная, не познающая себя, бессмысленна и пуста.
— Папа, сколько рук у людей, которые на звездах?
— Мы не знаем, есть ли на звездах люди.
— Где же они?
В самом деле: где они, если не на звездах? Почему мы должны верить в исключительность нашей планеты? Ученые говорят, что жизнь возможна лишь на одном из миллиона небесных тел. Хорошо, пусть даже так. Но разве одна миллионная от бесконечности — не та же бесконечность?
Маленький человек, он тверд и спокоен со своей верой в абсолютность людей. У него нет надобности наделять миры существами, стоящими над человеком. И единственные вариации, допущенные им, касаются лишь рук, ибо, когда у него заняты все десять пальцев, он воспринимает как явное несовершенство отсутствие третьей руки.