— Как же это мы забыли о детях Зарубы? — досадливо морщился Войный, и я понял: он уже приступил к делу.
— Это еще не все, — сообщил я ему. — В деле есть ярлык с датой: 3 марта 1945 года. Он может стать серьезной уликой. Но где его взяли, из дела пока не видно.
— Это ярлык от шинели железнодорожника, — объяснил мне Войный. — Он валялся под столом в квартире Зарубы, когда мы делали у нее обыск. Неужели в протоколе не записано?
— Нет, не записано, — ответил я. — Теперь по этому вопросу придется допросить в качестве свидетелей понятых и следователя, производившего обыск.
Обсудили мы с Войным, что и как будем делать, расследуя анонимку, наметили вопросы свидетелям. Степан Павлович многое подсказал мне, на многое открыл глаза.
Начать дело я все же решил с допроса подозреваемой.
Мария Заруба явилась ко мне в понедельник, в десять часов утра. Это была средних лет женщина, темноволосая, с обильной сединой.
Пригласив ее сесть, я спросил, знает ли она причину своего вызова в прокуратуру.
— Догадываюсь. По вопросу исчезновения моего первого мужа. Но сколько можно? Ведь уже не раз проверяли! — В голосе ее чувствовалась обида.
— Люди снова пишут письма. А раз пишут, мы должны проверять.
— Да что там люди! Их просто берет зависть, что ко мне мужчины липнут! Вот и пишут, — резко повысила голос Заруба.
Я попросил успокоиться и рассказать о своих детях: где они, как живут, пишут ли ей?
Заруба вскинула на меня настороженный взгляд и замешкалась с ответом.
— Дети живут хорошо. На полном государственном обеспечении. Пишут письма…
Услышав такой скупой ответ, я сразу понял, что о детях она почти ничего не знает, и не стал больше расспрашивать, сделав вид, что удовлетворен ответом.
— А то, что пишут о вашем муже, вы отрицаете? — задал я ей следующий вопрос.
— Не только отрицаю, а и категорически протестую против вызовов сюда, — возмутилась она. — Я женщина работящая, честная. Мне из-за вас стыдно людям на глаза показываться!
— Хорошо, — согласился я. — Больше вас вызывать не будем. Вот вам бланк протокола допроса, запишите сами все то, что рассказали, и подпишитесь.
Мне был нужен ее почерк.
— Я не умею красиво… — заерзала она на стуле. — Царапаю, как курица лапой, с ошибками.
— Ничего, пишите, как умеете. Оценки выставлять не будем, — пошутил я.
— Лучше вы запишите, а я подпишусь, — стояла на своем Заруба.
— Мне нужно срочно выйти, — тут же придумал я. — Меня вызывает прокурор. А вы пишите. — Захватив с собой бумаги, я вышел.
Попросив секретаря прокуратуры присматривать за Зарубой, я действительно направился к прокурору.