Он заглушил мотор. Сразу стало тихо.
— Вы посидите здесь, а я пойду, — сказал он, поворачиваясь к Маше.
— Я с тобой, — сказала она. — Я тебя не отпущу.
Петя перевел взгляд с одного взрослого на другого.
— Я не останусь тут один. Ни за что в жизни. Я с вами.
— Нет, — почти одновременно раздались их голоса.
— Ты ляжешь на заднее сидение и будешь нас ждать.
— А если вы не придете? — жалобно произнес мальчик. — Что тогда?
— Придем, — уверенно сказал Андрей. — Быстрее чем остынет масло в двигателе.
Он взял ружье, перезарядил его, сунул в чехол.
— Сейчас мы позади церкви, — сказал он. — Люди идут, конечно же, с центрального входа, так что, скорее всего, здесь никого не будет. Мы должны попасть внутрь, а там будем действовать по ситуации… — он посмотрел на Машу. — Как ты себя чувствуешь?
Он моргнула, положила свою ладонь на его руку.
— Не волнуйся сейчас обо мне. Думай лучше о дочери. Как ее вытащить. Со мной все в порядке. Со мной будет все в порядке, — с этими словами она вытащила из кармана куртки таблетку в блистере. Точно такую же Андрей дал ей в кабинете МРТ института. Он не знал наверняка, действует ли лекарство, но пока Маша действительно была в порядке.
Они вышли из «Тигра». Петя помахал им в окошко, которое стало быстро заносить мелким сыпучим снегом.
Ни души. Подворотни позади здания новой церкви хоть и находились по сути в центре Огненска, но как это часто бывает, представляли собой настоящее гетто, на которое власти не обращали никакого внимания. Заросшее место со старыми избами-халупами под снос, скорченными словно в предсмертных судорогах, кривые деревья и замшелый кустарник — кое-где виднелись остатки гнилых заборов и распахнутые калитки, на которых висели ржавые почтовые ящики с номерами, помеченными белой краской.
В некоторых домишках горел тусклый свет, похожий на мерцание умирающей свечи — там, за занавесками, возможно еще продолжалась жизнь, по крайне мере Андрею постоянно казалось, что за ними наблюдают невидимые глаза.
Он крепче сжал ружье. Маша шла рядом, он поддерживал ее за локоть. По мере приближения к церкви, освещение заметно усиливалось. Даже несмотря на снегопад, ее купол и воздетый к небу крест отчетливо выделялись. Он видел этот купол на обложках журналов, которые Оксана приносила домой каждый день, пытаясь ему проповедовать и наставить на путь истинный, — что вызывало в нем поначалу смех, потом озабоченность. Когда же он понял, что ее попытки навязать ему чуждые идеи не только не сходят на нет, но принимают еще более энергичную и изощренную форму, не выдержал и взорвался.