Справа дверь внутрь. И над ней номерок на гвоздике — ржавый, помятый, но вполне читаемый: «313». Он слышит, как звери карабкаются по стене. Никаких сомнений — они заберутся по его следам. Андрей толкает дверь, скрип петель тонет в свирепом вое. Он проходит в зал и закрывает дверь. Рядом видит швабру, подсовывает ее под ручку.
Внутри полная темнота. Ни звука. Ни шелеста. Ничего. Мертвая, безжизненная темнота.
У него был шанс. Один шанс из миллиона еще раз увидеть Сашу. Хотя бы одним глазком. Но он потерял его. Прав Лукин. Он даже заболеть толком не может. Он ничего не может. Выставив руки перед собой, он идет вперед, нащупывает кресло и усаживается. Сердце отчаянно колотится. Сколько ему осталось? Снаружи раздается неясный шум, скорее даже гул. Ровный, мощный, дребезжащий гул.
Только сейчас он замечает, что у него мелко дрожат руки. Память съежилась до размеров кинотеатра. Он не помнит ничего, кроме того, что где-то тут была Саша. Они встречались здесь очень давно. Он не помнит, когда именно. Может быть, весной. Или в прошлой жизни.
Сверху что-то щелкает. Помещение наполняет стрекот — так летит стая саранчи. Экран вспыхивает и ослепляет его.
ПАПА, — слышит он звон в ушах. — ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ БОЛЬШЕ ЗДЕСЬ ПРЯТАТЬСЯ. НЕЛЬЗЯ! ТЫ ДОЛЖЕН ВЫЙТИ И ДАТЬ ИМ ОТПОР! ТЫ ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН! ДОЛЖЕН!
Крупная дрожь сотрясает все его тело. Здание трясет. Двери дрожат от ударов. Пустой экран разрывают черные трещины, затем его охватывают языки пламени, пожирая и затягивая в воронку небытия. И десятки, сотни обреченных голосов вокруг.
Андрей вскакивает.
— Я все узнал! — слышит он жуткий крик над своей головой. — Я знаю, кто прячет твою дочь, это… — голос тонет в нарастающем скрежете и вое, который заполняет собой все вокруг.
Время останавливается, потому что памяти больше нет. Он больше ничего не помнит, кроме нескольких мгновений, растянувшихся в жестокую битву с самим собой. Нет ни прошлого, ни будущего, одно настоящее, наполненное страданием и болью. За миг до обрушения здания, он выскакивает из двери и, вытянув руки, замирает в бесконечном полете между жизнью и смертью.
— Мама! Мамочка, Саша очнулась, она очнулась! Она открыла глаза!
Маша неловко отбросила нож, которым нарезала помидоры для салата, тот соскочил и рубанул ее по пальцу. Брызнула кровь, но она даже не чертыхнулась.
— Господи, Петя! — Маша выскочила в комнату, увешанную байкерской символикой, цепями, выхлопными трубами и бесчисленными мотоциклетными номерными знаками со всего света. Их тут было, по крайней мере, не меньше двух или трех сотен.